Нойда нашел взглядом очаг-каменку, поклонился огню, выбрал место рядом с ним, да и уселся прямо на пол, не обращая внимания на лавки вдоль стен и накрытый стол. Сел прямо, как палку проглотил. Одно колено поднял, положил на него локоть. На мягких кожаных сапогах-пимах были вышиты лапы с когтями. Большак помялся, потоптался и сел на лавку, за ним его брат и сыновья. Прочие остались стоять, стараясь быть незаметными.
Домовые духи тоже в страхе и смятении глядели на колдуна из темных углов избы. Не с ума ли сошли хозяева – звать в дом такого гостя?! И того, кто невозмутимо сидит перед очагом, и всех тех, кто явился вместе с ним? Или они не видят, кто сидит у чужака на плече, кто стоит за спиной? А самое страшное – те, кто тихо вздыхает, ворочается в котомке и поглядывает из бубна.
– Угощайся, не побрезгуй, дорогой гость… – набравшись храбрости, начала Радуша.
– Недосуг мне, – отмахнулся нойда и уставился на большака. – Ты, отец, меня призвал. Сказал, такая у вас беда стряслась, что с ней ни человек, ни колдун не могут сладить. Рассказывай.
Бобер вздохнул и запустил пятерню в седую бороду, собираясь с мыслями. Нойда достал что-то из поясной сумки, кинул в рот, принялся жевать. По избе поплыл терпкий травяной запах.
Наконец Богша покосился на жену, откашлялся и произнес:
– Мертвец украл у нас дочку.
Нойда кивнул, будто не услышал ничего особенного. Большак мрачно заговорил:
– Началось все еще той весной. Последние снежные бури прошли, уже появились проталины. Мои сыновья нашли раненого, полузамерзшего воина в овсяном поле, в глубоком снегу. С виду нурман… – Бобер будто бы хотел что добавить, но смешался и продолжал: – Как его занесло на наше поле, одни боги ведают. Старшая дочка, Славуша – она хорошо ходит за больными… Ходила, – поправился он. – Она выхаживала его всю весну…
– От чего он страдал? – спросил нойда. – От болезни или от раны?
– Да мы толком и не знали. Тогда не знали, – вновь поправил себя большак. – Сперва решили, что замерз, потом – что ослаб от голода. Тот нурман был ранен стрелой, но кровь не текла. А я решил, что рана уже затянулась. Старый я дурень! Рана от стрелы его вовсе не беспокоила. И не ел он толком… Все никак поправиться не мог, чахнул…
– Сколько дней он у вас провел?
– Долго тут торчал… До самого травня. Потом мы начали беспокоиться. С ним было что-то неладно. – Богша стиснул кулаки. – Мы уже почти догадались что, да сами себе поверить боялись! Не сбеги он, уж мы бы с ним разобрались!
– Но он ушел и увел Славушу! – воскликнул один из сыновей, жадно слушавших разговор.
– Я все верно понял? – поразмыслив и неторопливо пожевав свои сушеные травки, протянул нойда. – Вы подобрали раненого воина, поставили его на ноги, а он украл девушку?
– Все так, – свирепо сказал Бобер. – Не окажись он мертвецом…
– Ничего не так, – послышался тонкий голосок из угла.
Чужак покосился в сумрак. Там из-за высокой ступы робко выглядывала девочка-подросток.
– Славуша сама с нурманом сбежала! Она без памяти влюбилась в него, пока за ним ходила!
– Замолчи, глупая, уйди прочь! – краснея, цыкнула на нее мать. – Кто тебе говорить позволял?
Углы красивого рта молодого нойды насмешливо изогнулись. Бобра передернуло. Лопарский колдун был отвратительно похож на девушку.
– Почему вы решили, что воин был мертвецом? – помолчав, спросил лопарь.
– Да потому что… – приподнялся с лавки старший сын, уже с темной бородкой.
– Погоди, – отец положил ему руку на плечо, понуждая сесть. – Я сам скажу. Так было или не так, но ушли они. Я послал сыновей догнать и вернуть дочку. Мои сыновья – хорошие охотники. Они шли по их следам до самого моря. И вернулись в ужасе от того, что увидели…
Нойда сидел совсем неподвижно, будто заснул. Сладковатый аромат лопарских трав вплетался в запахи гари и дыма, сушеной полыни и мокрых шкур, сухого дерева и тревоги.
– Вот послушай, говорящий с духами, – наклонившись, вполголоса заговорил Бобер. – Есть одно место на берегу Ильменя, на мысу, там стоит скала. Высокая серая скала… Там даже трава не растет, и все в белом птичьем помете… Под этой скалой есть укромная заветерь…
Нойда задумчиво кивнул и вновь промолчал. Однако кое-кто заметил, что жевать он перестал.
– Это место считается проклятым у ильмян и у вожан, и, верно, у самих богов. Там никто не живет, и никто туда не ходит. Никого там нет, кроме морских птиц. Рыбаки, которых буря заносит в те воды, пропадают без вести.
– Вы там побывали? – в голосе нойды послышалось удивление.
Бобер замахал руками, словно отгоняя нечистых духов.
– Никто из нас даже близко не подойдет к той заветери! Но туда-то и вели следы мертвеца и моей дочери. Мои парни потом ходили к нашим волохам и вожанским колдунам, сулили им много даров, но те отказались помогать. Зато рассказали о тебе и объяснили, где тебя найти.
– Еще бы они не отказались, – буркнул Валко. – Видно, что-то знают о том месте…
Нойда кивнул. Но ничего объяснить и не подумал. Семейство Бобра в молчании ждало его слов.