Ловцы снов

На каждом компьютерном экране из полукруга — пропечатанные строчки мигающих зеленых слов, но больше всего их лишь в голове. Таких же непонятных, волнующих и плавающих в непроницаемом матовом тумане, так похожем на вашу невнятную сизо-пепельную параллель, которую вы, впрочем, сами избрали для себя. Зачем?..

Принять вечное страдание, обменяв его на лживый призрак надежды, вместо того, чтобы начать все с начала. С чистого листа переписать все, как больше хочется, может, даже счастливее, чем было прежде, но вас тянет назад только из-за того, что вам что-то там нравится.

Кто-то нравится.

Кого-то любите…

Или полюбили?..

Затерянные…

Странные вы существа — не виноватые, в принципе, ни за свою долю, ни за свою участь, ни за сделанный вами выбор. Только одна беда: вы слишком сильно хотите жить — и слишком часто это у вас получается. А такое, — оно ведь не порядок.

Непорядок. Нарушение баланса сил, нарушение Жизни и Смерти, нарушение всего.

Баланс — наше все…

Баланс — наше все…

И иногда ради его блага приходится идти на жертвы.

Они неминуемы… — новое помигивание на блестящих лицах экранов. Какое-то дерганное дребезжание: наверное, очередной перепад в системе, заставляющий сцепленные строем буквы метаться и дрожать, рассыпаясь перед глазами. Плохо, но они ведь не виноваты. И мы, и Отдел тоже. И Затерянные.

Потому что сами вы ничего бы не смогли. Никогда. Никакими путями: прямыми, окольными или петляющими. Виновны больше всех всегда лишь те, кто вам, Затерянным, помогает.

Помогает найтись…

* * *

— …Андрей, заходи, я тебя ждал… — голос в глубине темной маленькой каморки кажется мне дробленным и абсолютно неправдоподобно громким, в то время как за стеклянной перегородкой, представляющей собой одну из четырех стен, доносится приглушенно-гулкое кипение концертного зала. Крохотная сцена издалека как на ладони, утоплена в глубину, точно зал прогнулся, раздвинулся, вниз и вверх большой телескопической трубкой. Темно-синие ряды зрительских мест, задрапированные в бархат, пусты — это всего лишь репетиция: какой-то народный ансамбль танцует что-то не более авторизированное, больше похожее на монотонное быстрое хождение по кругу и многократные прыжки каждого на своем месте, нежели на танец.

Благородную иссиня-черную темноту, скопившуюся газом под потолком, прорезают яркие конусы прожекторных лучей, расширяющиеся к сцене — они подрагивают и изредка шевелятся, меняя местоположение и перетекая в другой оттенок.

И управляется всем этим отсюда, из пропахшей средством от моли и пылью крошечной комнатки-каморки позади и сверху над смотровыми рядами. Странный выбор места для назначения деловой встречи, но разве начальству об этом скажешь?..

— Извини, сесть не предлагаю, ибо больше не на что, — произносит из полумрака голос Псовского — нашего непосредственного главы, подгребшего под свой контроль целых два Отдела.

Сам он — как всегда в строгом, но не слишком строго носящемся темно-сером костюме, сидит на каком-то диком подобие табуретки и школьного деревянного стула, закинув ноги в дорогих лакированных туфлях на угол компьютерного системного блока, приютившегося под угловатым столом. Вокруг него куча аппаратуры и веер из экранов, слабо мерцающих в полутьме, и все это мерно гудит, подрагивает и светится, вибрируя и выстраивая какие-то графики и сообщающиеся друг с другом диаграммы. А сам Эдмунд Александрович в это время любуется на обрастающий мясом и мышцами скелет представления за стеклом, медленно моргая совиными круглыми глазами в едком ежике ресниц. В темноте глаза начальника кажутся особенно большими и едва уловимо отливающими желтым, точно два полнолунных диска. (Интересно, не за них ли он получил свое прозвище в Штабе?..)

Мне интересно узнать, зачем меня вызвали — практически вырвали — из дома так срочно, по какой такой острой причине и неотложному делу, но ленивые, уставившиеся в какую-то лишь свою далекую нирвану, неподвижные серые глаза упорно созерцают стекло и только его одно. Если вообще что-то созерцают.

Странно…

Нами управляют странные люди…

У каждого из нас, независимо от того, какое положение он занимает, жизнь словно поделена между двумя отрезками: то, что было «до» и осталось в прошлом, и то, что есть «сейчас» — та часть и цель общей работы, которую мы выполняем постоянно и практически непрерывно. Я не знаю и не могу даже предположить, кем был Лунный в прошедшей части жизни, но в этой он — явная «большая шишка».

Из Отделов, известных мне, только Отделы Конфиденциальности, Правил, Снов и Информативности как одни из наиболее близких и знакомых. Первые два — из самых крупных — полностью находятся под контролем Псовского, третий — только частично, и обычно это связано с инструктажами и первичной информацией для новичков. Зато и контролируется особо рьяно: попробуй допустить кого-нибудь к новым способностям и возможностям, предварительно не вложив в голову правильные мысли и понимания.

Хотя, некоторым бывает порой недостаточно и этого.