Ловцы снов

«…Предельное усиление подобных связей может привести к достаточно редкому феномену „мерцаний“: невозможность полного Перехода и скачкаобразные, хаотичные, недолговременные провалы из одного — переходного — состояния в другое — прижизненное, — сохраняя в каждый промежуток поочередно признаки обеих групп…»

Причины, по которым Сны иногда застревают в промежуточном состоянии не активные и вовсе не пассивные, — они всегда обоюдные. Так же, как и обоюдны причины их мерцания. Ты можешь не хотеть уйти.

Тебя могут НЕ ХОТЕТЬ ОТПУСТИТЬ. И когда это происходит одновременно, когда тоска, отчаяние, непримиримость разлуки достигают с обеих сторон высшей точки, ты можешь снова проникнуть — буквально проявиться — в прежний мир.

Люди видят призраков.

Это тоже факт.

Но если само состояние Затерянных похоже на бесконечное колебание маятника, отбрасываемого каждый раз в противоположные направления, без шанса остановиться в какой-либо точке, кроме абсолютного дна, то сам факт мерцаний ломает этот стереотип на корню.

И, значит, возможно — все-таки возможно — возвратить кого-то из близких назад?.. Так?..

…Чопорный, высокопарный и сухой во всех мерах текст проскальзывает перед глазами длинными пропечатанными на дне памяти субтитрами — я проглатываю его, теряя обрывки окончаний, путая местами слова, почему-то стараясь спешить, но мне все равно не дают дочитать.

— …Антон… — знакомый голос с легкой картавинкой неожиданной щекочущей волной проходится у меня по спине, на миг выцепляя сознание из мельтешащей буквенной круговерти.

Я резко оборачиваюсь на звук, почти рывком, еще не осознавая момента до конца.

В интонациях Герды, как всегда, спокойная, морозно-зимняя заоконная прохлада, рассыпающаяся облачками снежинок в безветренном воздухе, а большинство эмоций привычно нужно читать в уголках губ…

…которые сейчас сжаты в жесткую мраморную линию и кажутся застывшими. Почти неживыми. Это настолько неожиданно и странно — настолько страшно для меня, — что в первые секунды я не нахожу слов, лишь медленно, как сомнамбула, и нерешительно поднимаясь ей навстречу, все еще продолжая сжимать за угол раскрытую на середине тетрадь. И оторопело вглядываюсь в ее лицо, замечая черты, будто в первый раз. Действительно первый…

Ее притененная, нерезкая, словно задрапированная бархатной дымкой фигура в маленьком черном платье стоит в дверях — виднеется в темноте коридора, замершая, оцепенело всматривающаяся в полумрак комнаты, до напряжения стискивая пальцами деревянную дверную рамку.

Мягкая матовая кожа, расчерченная тенями, завышенные скулы и пологий профиль, слегка кошачий, с круглым, чуть розоватым, когда она смущается, кончиком носа.

Само появление Герды здесь, в квартире, в моей комнате, сейчас выглядит, скорее, ка мираж. Бесшумный, неосязаемый, неожиданный.

Сколько прошло времени с момента нашего последнего разговора: час? Два? И сколько времени сейчас, и почему — почему — она так странно смотрит на меня: нелепо, беспомощно? Обезоруженно…

— Ты что творишь, Антон?.. — в простых и правильных до боли словах — ни намека на раздражение. Только какая-то непонимающая, тихая, обманутая растерянность. Слова Герды застревают на ее тонких губах, мешаясь дрожью на вдохе, а они сами напряжены и плотно сжаты от волнения, но между тем жест больше похож на отчаянную попытку заставить их не дрожать.

И я вдруг вспоминаю: все ее пропущенные и отвеченные мною вскользь звонки, когда мысли были заняты абсолютно и совсем другим, ее беспокойство — единственно искреннюю тревогу за меня и только за меня, — сказанные слова и то, что я произнес тогда в ответ. Точнее то, чего я «недопроизнес». Но вряд ли скажу даже сейчас, даже просто сделаю шаг навстречу, хотя прекрасно понимаю, о чем она.

В любом смысле.

Я роюсь в вещах в затененном углу комнаты, а Дина стоит на виду, и ее Герда заметила намного раньше, чем меня. И, значит, смогла рассмотреть. Она не из нашего Отдела, но она не слепая и вовсе не дура, чтобы не понять очевидного в ней.

Оче-видного.

Ее губы внезапно скрадывает мелкая дрожь, отражающаяся и в голосе, который тоже дрожит, срываясь на пределе, как в те самые редкие минуты, когда она больше НЕ ХОЧЕТ скрывать своих чувств.

— «Помочь одному человеку»? Ты с ума сошел, да?! — Герда ломаным, надтреснутым отрывистым движением стремительно отступает назад, в темноту коридора, случайно столкнувшись глазами с Дининым робким, непонимающим взглядом из-под ресниц.

Боится.

Боится сейчас, заранее, потому что про Опустошение знает каждый из наших Отделов в независимости от должности и потому что многим из нас известно не понаслышке, какие глаза бывают у тех, кому начисто высосали жизнь. И что чувствуешь сам, хоть в малой мере, понимая, что тебя истощают, выпивают. Болезненно, мучительно, медленно и долго убивают душу… — Отойди! Быстро отойди от нее!..

— Прошу, подожди… — мой голос звучит хрипло и глухо, и я сам не узнаю его сейчас.

Помогать людям… Откуда такое странное разделение? Кто его придумал и почему, в конце концов, решил, что только оно может быть правдой? Справедливость только в одну сторону…