Ловцы троллейбусов

Я измаялся, дожидаясь троллейбуса. Возле незнакомого сквера, на незнакомой улице. Хотел уйти, но тут он как раз подкатил. Обшарпанный, помятый, разбитый. Я быстренько прикинул — выдержит ли проржавевшее его дно вес той массы пассажиров, что набилась внутрь и темнела, словно черная икра в прозрачной банке. Несколько стекол сбоку вообще отсутствовало.

Но выбирать не приходилось. Я воспользовался слабо сомкнутыми задними дверьми и протиснулся внутрь. Портфель оттягивал руку и тормозил движение. Я тянул его за собой, как упиравшегося барана, и вдруг застыл, потому что нос к носу столкнулся с человеком, 'лоб которого пересекал ровный вертикальный шрам. Я не мог ошибиться. Скользнул взглядом по его руке, надеясь увидеть знакомую татуировку, но человек с быстротой ящерицы юркнул к передним дверям. Вероятно, он что-то сказал водителю. Троллейбус резко затормозил, двери распахнулись, и Суфлер был таков.

Прошло некоторое время, прежде чем я опомнился. И возмутился. С какой стати? Мне надоело чувствовать себя ничего не понимающим, надоело принимать все, как есть, и соглашаться, не умея найти объяснения.

Но мир, конечно же, устроен разумно. Сомневаться в этом нелепо. Нужно лишь обладать запасом терпения. Все загадки со временем раскрываются сами, как цветы поутру. Замелькали в выбитых окнах знакомые очертания домов и улиц.

— Сходите на следующей? — спросил я вертлявого человечка, который терся возле кабины.

— Я вообще не схожу, — сердито бросил он.

Я взглянул на него внимательнее. Если бы он сказал, что хочет прокатиться, я бы понял: он из ловцов. Но мужчина поспешно начал протискиваться в глубь троллейбуса. Возможно, мне опять показалось, но и он, по примеру Суфлера, что-то шепнул водителю. Троллейбус затормозил. Хватит, решил я. Довольно. Слишком много неясностей. Уж эту загадку я разгадаю. И вышел за ним следом.

Я успел отметить, что серый пиджак ему сильно велик. А брюки коротки. Мужчина пытался затеряться в толпе, я не упускал его из виду. И тут две пары крепких рук стиснули мои предплечья. Я даже не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, кто меня держит, — так больно они вцепились.

В глубине дворика, куда меня втащили, рядком стояли металлические коробки гаражей. В узеньком проходе между ними земля была черная и мягкая. Сюда не доставало солнце. Бледненькие росточки даже не поднимали свои обреченные головы, так и чахли без тепла и света. В землю были вмяты окурки, прочий мусор и осколки разбитых стекол — возможно, троллейбусных.

За гаражами открылась небольшая площадка, запертая с четвертой стороны глухой стеной дома. К ней меня и поставили. Лопатками я ощутил холод сырых кирпичей.

Теперь я увидел своих конвоиров. Один был седой бородач с высоким крутым лбом, второй — чернявый загорелый малый с перебитым носом. Этот, ни слова не говоря, выхватил мой портфель и полез внутрь.

— Ага! — издал вопль радости он, обнаружив бутерброд. Разломил его на две части, меньшую отдал бородачу, а в свою тут же впился зубами.

— У меня еще молоко было, — не зная, как вовлечь их в беседу, сказал я.

— Молчи, — промычал чернявый.

Покончив с бутербродом, он достал мой скомканный галстук, служебную документацию. И — с изумлением — долото.

— Ага! — уже не так уверенно проговорил он Бородач задумчиво жевал.

— Я же говорил, ерунда, — заметил он. Взял галстук и начал повязывать.

Из прохода выскочил тот самый, который проговорился, что не собирается сходить.

— А мне долю бутерброда не оставили?.. Вдруг над головами у нас раздался грохот. На крыше ближнего гаража, словно памятник на постаменте, возникла фигура в серой шляпе, измятые поля которой загораживали солнечный свет. Но лицо мне все же удалось разглядеть.

— Возьмите инструмент вашего отца, — сказал я. Суфлер сдвинул шляпу на лоб и неуклюже спрыгнул вниз.

— Когда видел его? — хрипло спросил он.

Я отвернулся. Чернявый цепко держал меня и дышал в затылок.

— Говори, когда ридел, Караганда! — пригрозил Суфлер.

— Ну'вчера, — ответил я.

Суфлер наклонился и поднял долото.

— Отпусти, — велел он чернявому.

Чернявый повиновался. Я расправил грудь и размял лопатки.

— Все уходите, — буркнул Суфлер. — Я сам… Они послушно и нехотя, один за другим, исчезли в щели прохода. Мы тоже вышли из-за гаражей во дворик. Суфлер направился к детской песочнице, где никто не играл, сел на деревянный ее бортик под пятнистым грибком. Похлопал ладонью по бортику, приглашая садиться рядом.

— Ну, угнали троллейбус, — произнес он. — Так что теперь? Я не оправдываюсь, но ведь попробуй, попади в транспорт запросто. Невозможно, сам знаешь. Все на работу опаздывают. А какие ручные — те битком. А Коля всех катать хочет…

Он говорил горячо. Его волнение передалось мне. Но я не показал виду. Это Суфлера разожгло.

— Ты что, Мариуполь, я серьезно.

Он еще говорил и гулко бил себя кулаком в грудь. А мне вдруг показалось: это речь моего друга. И я тоже заговорил — обо всем, о своей усталости и растерянности, жаловался на то, что ничего не могу понять и во всем запутался. А потом позвал его к себе — выпить чайку.