Ловцы троллейбусов

По вечерам Борода подсчитывал выручку: по большей части брошенные в кассу пуговицы. Коля занимался мелким ремонтом: сменил проржавевший скат, вставил два новых стекла, которые принесли откуда-то Суфлер и Кошкодрал. В другой раз Кошкодрал принес настоящий концертный микрофон на ножке. Коля ножку отвинтил, а грушей стал пользоваться при объявлении остановок.

— Приведем машину в порядок, — удовлетворенно приговаривал он. — Как можно было такой механизм списать!

Неподалеку от места нашей стоянки два толстенных металлических прута в ограде парка были раздвинуты, образовывая удобную лазейку высотой в человеческий рост. В этой части парк был запущен, сюда не доставали асфальтовые дорожки и, гуляющие заглядывали редко. Рано утром Коля собирал под липами и кленами шампиньоны, сыроежки и даже моховики. Он еще и рыбу ловил — тоже на территории парка, в пруду. Удочки хранились под задним сиденьем.

— Надеется щуку говорящую поймать, — рассказал мне Человек, который проговорился. — Хочет просить, чтоб у жены характер изменила. Невмоготу ему. Всю душу из него вытянула. Он из-за нее водительских прав лишился. Зарплата у него маленькая. Пилила, пилила. Стал работать в две смены, в три. Только тем и спасался, что ни свет ни заря уходил, возвращался ночью, Переутомился и на кошку наехал. И себя же еще теперь винит. Кошкодрал шкуру скорняку отнес. А еще у Коли желание, чтоб в час «пик» даже дикие троллейбусы людей перевозили. Днем пусть себе разъезжают налегке или пасутся на воле. Но в наиболее напряженное время должны они проявлять сознательность? Жена и над этой его идеей насмехается.

— А уйти от нее не пробовал? — спросил я.

— Пока, вот видишь, сюда ушел. А моя история еще печальней. Я ведь был кровельщиком, с отцом Суфлера, дядей Гришей, работал. И вдруг страхом высоты заболел, пришлось на землю спуститься. Если бы не этот страх, разве я стал бы с таким ужасным человеком, как Кошкодрал, общаться?

Он задумался.

— Эх, есть, говорят, женщина в нашем городе. Тревогой исцеляет. Сделает укол тревоги — и все боли отступают. А думать начинаешь о том, что заботит всех, всех вокруг: вода загрязняется химическими отходами, леса вырубают, а значит, исчезают животные и кислорода становится меньше и меньше… И уж не до страха высоты, если представишь, как много крыш в городе протекают…

Коля и меня брал на рыбалку. За то, что я по вечерам стал до блеска начищать металлические троллейбусные поручни. Кошкодрал добыл где-то ящик зубного порошка, и я их надраивал.

— Как я, когда был матросом, — вздыхал Суфлер.

Сеансы рыбной ловли происходили нервно. Приходилось следить не только за поплавками, но и за тем, чтобы нас не сцапали. В пруду было запрещено и купаться тоже. И на лодках здесь не катались, видимо, боясь обеспокоить лебедей, что с нескрываемой брезгливостью скользили по грязной воде — сами воплощение чистоты и аккуратности.

Вокруг пруда в неестественных позах застыли гипсовые скульптуры. Цветом, изгибами линий и надменностью они хорошо гармонировали с грациозными лебедями. На холме возвышалась беседка: шесть каменных столбиков толщиной в слоновью ногу, на которых покоилась крыша — как бы верхняя половина Сатурна с кольцом. Ноги были желтого цвета, Сатурн и кольцо — темно-зеленые. В этой беседке мы с Колей беседовали.

И, когда случалась поклевка, у меня сердце екало. От пульсирующего поплавка расходились по воде и таяли, сглаживаясь, ровные, будто циркулем выведенные круги. Я подсекал. Но в лучшем случае попадался карп.

— Щуки в проточной воде живут, — сомневался я.

— Говорящая может хоть в водопроводной, — успокаивал меня Коля. — Она ведь способна любое желание выполнить — в том числе и свое. Скажет: хочу выжить в мазуте. И выживет.

И опять я ждал поклевки. Ждал, чтобы от поплавка пошли расходиться ровные круги. Увы, круги и клеточки — вот пока все наше разнообразие. Мы ехали, кружили, как падающий кленовый лист. На одном из виражей я увидел ее. Ту самую женщину, что носила одинаковое имя со студенткой и малышкой в коляске, которых я однажды повстречал у фонтана. Вероника! Какие у нее были глаза! А в руках она держала букетик цветов. И с тех пор я стал просить Колю подольше задерживаться у ее остановки. Иногда нам удавалось дождаться ее. Всегда она была с букетом.

— Где берут такие прекрасные цветы? — поинтересовался я.

— Я возвращаюсь с работы, — устало отвечала она. — А работаю ночным инспектором по цветам.

— Хорошо, что не контролером, — мрачно шутил Кошкодрал.

Да, в этой карусельной жизни спокойствия не было. Все ждали контролеров.

И они нагрянули. Две женщины в цветастых платьях и с кошелками, будто на базар собрались. Вошли и принялись проверять билеты. Мы оцепенели. Но Суфлер — он первым очнулся — моргнул Человеку, который проговорился. Тот пробуравил худеньким телом скопление людей перед кабиной Коли. Коля резко тормознул и распахнул двери.

— Машина сломалась, — в театральный микрофон объявил он.