Ловцы троллейбусов

Раздался звонок. Я устремился в прихожую. И из новой своей жизни, кувыркаясь и пытаясь сохранить равновесие, выпал — в прежнюю. А впрочем, они, прошлая и нынешняя жизни, перемешались, Приглаживал волосы перед зеркалом дядя Гриша, шнырял под ногами Элизабет, Илья Ильич снимал тяжелое зимнее пальто с бараньим воротником, а Чужедальний знакомил свою супругу с Вероникой… Где-то я видел его жену. Ах, вот в чем дело: она была одной из контролерш, которые нагрянули к нам в троллейбус.

Щегол орал, пытаясь перекрыть высоковольтный пчелиный гул взаимных приветствий.

— И глупо! — сказал я.

Через узкую горловинку двери мы начали, шумно журча, вливаться в гостиную. Из сумеречного дальнего угла, словно бильярдный шар, выкатился Редактор, подхватив дядю Гришу под руку, отколол его от общей группы.

— Стеллажи, стеллажи, — донеслось до меня его воркование.

Тут же гости рассыпались, словно дядя Гриша был объединяющим всех магнитом.

Чужедальний беседовал с Калисфенией Викторовной.

— Прекрасно помню письма, приходившие от вашего мужа. Всегда такие красивые были марки…

Илью Ильича я прогуливал по коридорной оранжерее. Он растроганно улыбался и стискивал мне руку. Благоухали розовенькие, похожие на раструб граммофона цветы, скорее всего, левкои. А паркет был уложен елочкой, но хвоей от него не пахло.

— Против вас готовится заговор. Вы понимаете меня или нет? — теребил я Домотканова.

Он меня не слышал.

— Обожаю птиц. Где это поет щегол?

— Здесь, — потеряв надежду что-либо ему втолковать, сказал я. — А там, где поет Орехов, вам надо быть настороже.

В столовой царило молчание, с бокалом в руке стоял Директор.

— Вот наконец-то и они, — обрадовался он нашему появлению. — Я продолжаю уже для всех. Итак, у вас может возникнуть вопрос: зачем мы вас собрали, — тут он взглянул на часы, — в столь позднее время? Не скрою, наша встреча преследует определенную цель. И в первую очередь это касается вас, дорогой… — Директор замялся, глядя на Чужедальнего. — Да, вас. Дело в том, что уважаемый и любимый всеми нами Дмитрий Николаевич собирается оставить работу на почте.

Закашлялся дядя Гриша. А Чужедальний поспешно налил минеральной воды — не ему, а себе. Я застыл, не понимая, куда он клонит.

— В то же время мы сознаем, что оголять такой важный участок, где на практике осуществляется связь всего между собой, нельзя. Поэтому мы и решили рекомендовать на доставку вместо Дмитрия Николаевича человека с проверенными деловыми качествами.

Потребовался не один окрик, чтобы дремавший в уголке на стуле Снегуркин встрепенулся и приблизился.

— Вот наша кандидатура. — Директор ухватил его за шиворот и заставил поклониться. — Да, жизнь не кончается. И я хочу предложить тост за ваше будущее успешное сотрудничество.

— Постойте, тут что-то не так, — пробовал возразить я.

Но встал дядя Гриша, а за ним Чужедальний. Не успевший отведать ни одного угощения Илья Ильич моргал часто-часто и недоумевал:

— Такой… стол… такие напитки… Я собирался произнести тост. Я хотел напомнить: каждые тридцать секунд в мире от голода умирает человек. Мы не должны забывать об этом.

— Сколько их еще подохнет, пока они уберутся? — громко спросил у Редактора Директор.

И снова все толпились в прихожей.

— Вы не уйдете, — твердил я.

Гости старались не встречаться со мной взглядами.

Вероника держала в руках три аккуратных белых коробочки. Каждая была перевязана красной лентой.

— Здесь луковицы восхитительных архиолусов, — объясняла она. — Вы их высадите весной и, когда они взойдут, будете вспоминать нас. — Она вручила коробочки дяде Грише, Илье Ильичу и Чужедальнему. — А вас я надеюсь еще увидеть, — сказала она Снегуркину.

Щегол молчал, и я впервые подумал, что он не так уж глуп.

Директора и Редактора я нашел в кабинете. Они о чем-то беседовали, но при моем появлении разом умолкли.

— Не кипятись, — жестом успокоил меня Директор. — Друзья должны помогать друг другу. Сам бы ты на это не решился, верно? И я взял формальности на себя.

— Уходите, — потребовал я.

— Ты и сам говорил: играючи, жизнь продолжается, — упорствовал Директор. — Да, жить надо весело.

— Ты нам нужней, чем им, — польстил мне Редактор. — Как ты этого не понимаешь?

— Не хочу понимать.

— Обмен всегда был в основе человеческих отношений, — подхватил Директор. — Вспомни: с чего все началось? Я тебе — овцу, ты мне — мешок муки. И сегодня принцип по сути тот же. Конечно, можно его опошлить, вульгаризировать. Я — тебе, ты — мне. Фи! Но можно облагородить. Ты размышлял о кружевах и шестернях. Так ведь в процессе взаимодействия они шлифуют друг друга. А некоторые неподошедшие детали устраняются, их заменяют более совершенные. Любое влечение людей друг к другу основывается на общности интересов, увлечений, вкусов. Вот Редактор умеет хорошо сказать. Мне приятно его слушать. Вероника Артемьевна и Калисфения Викторовна восхитительно готовят…

— А я? — спросил я.

— Ты свое еще напишешь. В долгу не останешься. Чего нельзя сказать о твоем почтаре. Ну, какую лепту он может внести?..