Ловцы Троллейбусов

Я стал свидетелем того, как ломали старый дом. Открылись оклеенные разноцветными обоями внутренние стены комнат – голубые, розовые, зеленые. Эти клетушки сносили, чтобы расширить улицу и облегчить движение по ней. И в этом, конечно же, была своя логика. Картину ограничивают рамой потому, что она отрывок, фрагмент. Клеточка. Если всю жизнь уместить на картину, то рамки не подобрать. Рамка – свидетельство ограниченности знания, возможностей. Ведь нам пока так мало известно! Хотя бы эти уже существующие клеточки заполнить. И в таблице Менделеева некоторые еще пустуют. И на Земле в сети параллелей и меридианов тоже не все ячейки ясны, столько белых пятен. Целый Бермудский треугольник! А клетки мозга – разве можно считать их избыточно загруженными?

Да еще это необъяснимое, уходящее в глубь истории и сохраняющееся по сей день деление на нации.

Это когда информация будет спрессована, начнет переваливать за края квадратиков и клеточек, они перестанут быть нужны, на смену им придут другие упорядочивающие и ограничительные рамки. Геометрия – временная наука.

А имена, одежды, стены – мишура, позднейшие наслоения, которые скрывают суть, затуманивают ответ на главный вопрос: откуда взялась, откуда берется эта неуловимая искорка, что заставляет кровь – бежать, глаза – видеть, уши – слышать, тело – быть гибким и подвижным? И куда исчезает она в страшную минуту, когда оставляет нас, – в землю, что ли, уходит, как электрический заряд?

И что есть эта самая искорка, которую не схватишь, не помусолишь в пальцах, не разглядишь под микроскопом, – что есть она?

Я по-прежнему не находил ответа.

Во время блужданий по городу в одном из таких дворов, на стене старого, плохо оштукатуренного дома возле коричневой двери, я обнаружил табличку: «Инженер по нежилым помещениям». Ниже были обозначены часы приема.

Но когда бы я ни пришел, дверь оказывалась заперта.

На лавочке собирались старушки, возле палисадника перетягивал продавленную тахту мастер в синем сатиновом халате, от подъезда к подъезду перебегали кошки... Видя их зеленые глаза и то, как они пересекают двор, я замирал от неясного холодка в груди. Неслись по улицам лихие опричники, и кошки в страхе забивались в подворотни... И точно так же шастали по дворам, свадебно мяукали, приносили потомство... Их предки видели наших. Эта ниточка уходила очень далеко, конец ее повисал в пространстве, не достигая дна...

Там, в глубине, наверное, и следовало искать ответ на мучившие меня вопросы. Ответ и происхождение самой искорки.

Я ждал инженера по нежилым помещениям. Я надеялся, он не откажет мне. Ведь наверняка среди огромного количества нежилых помещений, которыми он располагал, была хоть одна пригодная для жилья комнатушка.

Дело в том, что мои отношения с соседями испортились. Испортились отчаянно. Я уже говорил, что очень ждал письма от друга. Я ведь даже не имел сведений, добрался ли он до места. Я сделался нетерпелив. То и дело бегал вниз, на первый этаж, к почтовым секциям. А то и на почту приходилось. Надо сказать, корреспонденцию доставляли из рук вон плохо. Работы у них, правда, было невпроворот. Иногда, если совсем зашивались, я даже помогал разносить. Я вручал Барсукову его газеты, Евдокии – журнал «Здоровье», по существу, превратился в квартирного почтальона. Но как-то газеты из ящика пропали. Думаю, причина ссоры была не в этом, а в том, что Барсуков – с моим уходом на крышу – лишился возможности пользоваться звоном моего будильника. Своего будильника у них не было, не завели, и приспособились сообразовываться со звоном моего.

В этой ссоре Евдокия поддержала Барсукова, встала на его сторону. Она наконец сделала зубные протезы – неудачные, их часто заклинивало, Евдокия злилась пуще прежнего.

Вечера я проводил в полном одиночестве и тоске, но однажды счастливая мысль посетила меня. Я принялся за письмо другу. В ожидании весточки от него, первым начал сочинять ответ. Я так увлекся, что забывал о времени и просиживал над письмом до утра. Поднимал голову от бумаги, лишь когда заоконный свет вступал в спор с электрическим.

Первоначально я полагал коротко, в нескольких словах обрисовать Володе основные события, происшедшие со мной после его отъезда. Но вскоре оказалось, что события эти даже в беглом пересказе занимают несколько страниц убористым почерком. А ведь чрезвычайно важны были подробности. Все между собой связано. Одно тянет за собой другое.

Я приобрел в магазине канцелярских товаров толстую общую тетрадь в клеенчатом переплете и продолжал трудиться. Если Барсуковы особенно меня донимали, забирал клеенчатую тетрадь и уходил на почту. Люди получали и отправляли посылки и ценные бандероли, являлись за пенсией и денежными переводами, а я, устроившись за столиком в центре зала, писал.

Однажды ко мне приблизился высокий человек с седым бобриком волос и в черном кителе.

– Я директор данного отделения, – представился он. – И давно уже за вами наблюдаю. Сотрудники говорили мне, что иногда вы помогаете разносить корреспонденцию. Хочу предложить вам перейти к нам на постоянную работу.