Ловушка

– Помню, однажды… – Толик закатил глаза, перевел дух, но Гуров перебил, добавив жесткости:

– Игорь Петрович, вам понятен вопрос?

– Женщины вообще жалуются, если хотите знать! – Качалин вспылил, но тут же взял себя в руки. – Конкретно на сердце, такого случая не помню. У Елены инфаркт?

Теперь самое трудное. Гуров почувствовал озноб.

– А вам не кажется, Игорь Петрович, что вы несколько поздно поинтересовались, отчего и при каких обстоятельствах умерла ваша супруга? – Лева сел так, чтобы ему были видны одновременно оба.

– Поздно? Поинтересовался? – Качалин почему-то начал расстегивать пуговицы на рубашке и тут же их судорожно застегивать.

– У вас такая привычка, переспрашивать? – Гуров сделал паузу. – Или вы переспрашиваете, когда не знаете, что ответить?

– Как не знаю? – Качалин оставил в покое пуговицы и стянул с себя галстук.

«Ну вот, теперь вас только двое, и вы не мельтешите у меня перед глазами. – Неожиданно Лева с симпатией посмотрел на обоих мужчин. – И правильно, быть доброжелательнее, убрать из своего тона эти скрежещущие нотки, ты не инквизитор. Возможно, ни один из них не виновен».

Качалин никак не мог подобрать отвалившуюся губу и сидел напротив, по-младенчески открыв рот. Кожа на его лице нервно дергалась, казалось, веснушки суетятся, не могут занять свои привычные места.

«Что и говорить, не красавец. – Лева вспомнил портрет убитой, ее голливудский надменный оскал, интригующий взгляд из-под набрякших век. – Хлебнул ты с ней горячего до слез! Соседа-супермена терпел, который не знает, любил или не любил. А может, она любовников коллекционировала, а в минуту откровенности обсуждала с тобой достоинства и недостатки? Ну, расскажи правду».

Пожелания Гурова хозяин выполнить не успел. В кухню вернулась Вера, причесанная и похорошевшая, остановилась в дверях, требуя мужского внимания. Качалину и Толику было не до нее, Лева сухо сказал:

– Извините, Вера, пройдите пока в соседнюю комнату, я вас позову.

– Я, между прочим, на работе. – Голос ее вновь стал вульгарным.

Гуров мог ответить: на работе, между прочим, не пьют, но лишь пожал плечами.

– Можете спуститься, только из дома не уходить.

– Милиция… – процедила Вера и ушла, но не на вахту, а в соседнюю комнату.

Гуров вышел за Верой в прихожую и, хотя никаких оснований для веселья не было, подмигнул своему изображению в зеркальной стене.

Когда Лева не видел Дениса Сергачева и не был под влиянием его обаяния, то вера в его полную невиновность вызывала протест. «Допустим, допустим, Сергачев здесь ни при чем, – рассуждал Гуров. – Надо переключиться. Если вот так, в считанные минуты, возможно обнаружить мотив убийства, то это ревность, и сосредоточиться следует на Качалине. И, вообще, чему тебя в розыскном детстве учили, Гуров? Тебя, дипломированного неумеху, учили: если убита женщина и у нее есть муж, приглядись к нему внимательно. Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи раз сдерживался, один раз не выдержал…»

Вернувшись на кухню, Лева прямо с порога спросил:

– Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?

День минувший Игорь Петрович Качалин

Игорь Качалин рос мальчиком уникальным, но человечество таких, к сожалению, уже видело. Игорек баловал родителей и воспитательниц детского сада. Утром мальчик вставал, вечером ложился спать без скандалов, чистил зубы и умывался, отличался отменным аппетитом, в садик бежал с охотой, возвращался радостный. Игорек совершенно спокойно проходил мимо валявшейся на земле пустой консервной банки, не воровал сгущенку, был равнодушен к вызывающе торчащим девчоночьим косичкам.

Школьный ранец Игорь взял без нетерпеливой дрожи и без отвращения, деловито обернул букварь, переднюю парту не захватил и на задней не спрятался. Школьные преподаватели придумали слово «хорошист». Наверное, его придумали специально для Игоря Качалина, и, хотя он школу давно закончил, слово прижилось и распространилось. Игорь, когда его обзывали хорошистом, не вздрагивал, ему было все равно: как сел в среднем ряду на среднюю парту, так и поднялся из-за нее через десять лет. Подрос, естественно, в апреле его веснушки расцветали, а в октябре увядали, он менял учебники, подписывал у родителей дневники. Он не коллекционировал марки, не играл в чеканку, не собирал диски, не мечтал о джинсах, не курил на переменах, даже не убегал с физкультуры. Однако десятилетнее пребывание в школе не прошло для Игоря совершенно бесследно. Одну способность, если хотите талант, учителям и одноклассникам в нем удалось выявить и развить до совершенства. Игорь Качалин был общественным деятелем. Староста, профорг, председатель комиссии. Игорю было все равно, он справлялся с любым заданием, куда бы его ни выдвинули, что бы ни поручили. Способность Игоря руководить и организовывать выявилась чуть ли не в первом классе, к десятому году расцвела, в институте созрела, позже начала приносить плоды.