Ловушка

Радужные круги заскрипели мельничными жерновами и вязко, с хрипотцой, остановились. Светящиеся выгнутые линии застыли на месте, не издавая ни звука, лишь отмечая какими-то хитрыми запятыми удары сердца. Я почтительно и с одутловатой вежливостью произнёс несколько туманных возражений, насчёт своего страха, но произнёс их как-то не убедительно и беззвучно. Поскольку рот упорно не желал открываться, а губы пошло подёргивались.

— Молчит, словно воды в рот набрал. — сказал Кулаков-Чудасов. — Как его заставить заговорить — ума не приложу.

— За ухо бы цапнуть. — угрюмо предложил волк Гукнула.

— Но ведь он набрал воды в рот, а не в ухо, и за ухо его цапать смысла нет… Или есть смысл цапнуть тебя за ухо, Филушка?.. А?..

— Н-нет. — продирая через опасную остроту гортани, я выдавил из себя слово.

— Ты мне говоришь: нет?.. Это очень важно, что ты начинаешь со мной разговаривать, и очень занятно, что это слово «нет». Повтори, пожалуйста, а то кому-нибудь может показаться, что он ослышался… Ты боишься нас, Филушка?

— Н-нет. — я издал всё те же утробно плачущий звук.

— Не боишься? Это похвально, хотя и неразумно! — посетовал Кулаков-Чудасов. — Но если ты нас не боишься, Филушка, то почему дрожишь, словно цуцик?.. Неужели это не я тебя напугал, а кто-то другой?..

— Н-нет.

— Ну, не знаю… Мне думается, что с той самой минуты, когда ты леща упустил — вспомни-ка леща! — с тех пор ты меня и боишься, не верю я твоему заикающемуся «нет»!.. гнед вороной!!

Заяц Обшмыга прыснул мелким смешочком и тихонько пробарабанил лапами по животу, что немного привело меня в чувство.

— П-послушайте, может вам деньги нужны? — по возможности вкрадчиво сказал я. — У меня есть немного. Охотно поделюсь с вами, только вы оставьте нас в покое. Забирайте деньги и уходите.

— Ох, люди-люди… — с экзистенциональной грустью взглянул на меня Кулаков-Чудасов. — Всякое дело к деньгам сводите, слишком любите вы деньги.

— А отчего же их не любить? — промямлил я.

— Давно надо понять, что человек, сильно любящий деньги, так же сильно любит и смерть — вот ведь в чём закавыка!.. Не всегда он догадывается об этом, не всегда готов примириться со своими чувствами. Лишь иногда, прогуливаясь по кладбищу, он может поймать себя на удовлетворении и удовольствии, с которым разглядывает надгробия богатых людей, помпезные памятники и часовенки. Он примиряет их к себе, к своим близким, даже к своим врагам. Он скрупулёзно воображает свои похороны с той самой минуты, когда его упаковывают в гроб и везут на отпевание. Ему может показаться, что он просто дурачится, представляя себе всё это. Но на самом деле он творит себя в акте любви к смерти. Его возбуждает запах мертвечины… он умеет набивать смерти цену… А разве ты богат, Филушка?

— Совсем не богат.

— Тогда и не приставай ко мне со своими деньгами. Я подарю тебе смерть бесплатно.

Волчья стая одобрительно завыла.

— Чего тебе надо в моём доме, Кулаков-Чудасов? — набираясь злости, отчётливо заговорила Нога. — Я догадываюсь, что целью твоего визита является КАРАЧУН, ты для этого и прихватил с собой стаю — там, где не справиться одному бандиту, есть шанс у сотни отморозков. Но безрассудное нахальство — скажу я тебе — обычно наказуемо, и наказание наступает тогда, когда меньше всего его ожидаешь.

— Я рад, что ты употребила это святое для нас понятие — КАРАЧУН!! — продолжал вальяжно вышагивать по комнате Кулаков-Чудасов. — Но ведь ни я, ни кто иной, из числа пришедших со мной, ещё и словечком не обмолвился достаточно ясно про цель визита в твой дом, хотя, конечно, это может быть и КАРАЧУН. А может быть и не КАРАЧУН — ибо у всякого своя участь на земле, и предугадать её невозможно. Может быть, цель нашего визита — это разговор о поэзии, в частности, о поэзии вечного покоя.

— У-у!! — радостно заурчали волки, зудливо почёсывая шкуры.

— Ладненько, пусть в этом доме нас не ждали, пусть никогда не звали в гости и никогда бы сроду не позвали… но мы всё-таки пришли!.. мы всё-таки здесь!.. — Кулаков-Чудасов досадливо вздохнул. — А с нами и знаться не хотят, нас с порога обвиняют в КАРАЧУНЕ, и требуют, чтобы мы поскорее убирались вон! Нас не желают кормить вкусным ужином — да хотя бы и куриными потрохами (много ли нам надо, шантрапе дворовой?) — нас из принципа не желают кормить и поить, поскольку мы здесь никому не нравимся, а куриными потрохами здесь готовы накормить лишь тех, кто им жопы будет целовать… Полюбуйтесь, друзья мои: на столе ещё покоятся остатки аппетитнейшей курицы!.. Но нам не позволят их доесть, нам не дадут вкусить даже кусочка хлебца… им жалко для нас чашки паршивого чаю или стакана компота из домашних сухофруктов!.. — сумрачно паясничал Кулаков-Чудасов. — Да просто бы кипятку налили в стаканы — и на том, как говорится, спасибо, мы бы и за это по гроб жизни благодарны бы были!.. но не желают… ибо бесконечно нас презирают!!

— Го-го-го! — заржали волки в поддержку благодарности по гроб жизни. — Фикусом бы одарили за стакан кипятку! Нешто нам жалко?..