Ловушка для Ангела (СИ)

— Андрей Тимурович заставил меня выпить бренди, сказал, что оно согреет и раскрепостит. Я вся дрожала от холода и страха и, возможно, раздражала его. Андрей Тимурович тоже пил бренди. Потом он начал… — запнулась, — не знаю, как это сказать, задирать подол моего платья. Кричал: «Покажи мне свои обалденные ножки». Я-я очень испугалась, попросила меня отпустить, сказала, что я девственница и никогда не была с мужчинами. Евдокимов лишь рассмеялся, наверное, он мне не поверил, подумал, это шутка. Сказал, что в двадцать два года такие красивые девушки не могут оставаться невинными.

Как же я ненавижу себя! Отвратительная тварь! Всхлипнула.

— Потом он продолжил меня раздевать, точнее, Ан-ндрей Тимурович разорвал моё платье. А когда я попыталась сопротивляться, то… кулаком вот сюда.

Рука потянулась к щеке, которую когда-то украшал огромный синяк. Ах, ударить бы себя со всей силы по губам, чтобы больше не смела так чудовищно лгать.

Кажется, у Андрея было такое же желание. Он хочет меня ударить, надавать пощечин, а потом плюнуть прямо в лицо.

Начала задыхаться от рыданий.

— Девочке плохо! — загалдели все вокруг.

Видимо, я сильно побледнела.

— Врача, позовите врача!!

Хочу умереть, прямо сейчас, задохнуться своим враньем и подохнуть, как собака. Кто-то сунул мне под нос ватку. Нашатырь. Отстраняясь, невольно дернула головой. Тошнота подступила к горлу. Только бы не вырвало прямо здесь, не хочу, чтобы кто-нибудь догадался о моем интересном положении.

— Суд объявляет перерыв.

Запротестовала:

— Нет, не надо. Я-я могу продолжить.

Зачем растягивать эту муку? Пусть все закончится сегодня! Да и Глеба Георгиевича может разозлить промедление. Не смотри на Евдокимова, Лина, не смотри. Тебе нет никакого дела до Андрея Тимуровича, ты его даже не знаешь толком. Он просто посторонний. Подумаешь, судьба, точнее, ты в её лице, поступает с ним жестоко. В мире случается куча несправедливостей, я же не могу каждую из них оплакивать. За то незначительное время, которое мы были вместе, он не мог стать для меня близким. Не мог?! Ха, Лина, ха… У тебя внутри ЕГО ребенок! Куда уж ближе.

— Продолжайте, — мягко проговорила судья.

— Андрей Тимурович периодически прихлебывал из бутылки бренди, и говорил разные пошлости: «Раздвинь ножки, шлюха, покажи мне сиськи!» А когда я не делала того, что он велел, отпускал мне затрещины.

Зал снова возмущенно загудел, заставляя почувствовать себя последней гадиной.

— П-потом Евдокимов повалил меня на кровать и… Было очень больно. Я просила его отпустить, Андрей Тимурович лишь смеялся, а когда я, вырываясь, ногтями поцарапала его, совсем озверел, и начал избивать, — всхлипнула. — Он поломал мне ключицу и очень сильно ударил в глаз. Потом почти две недели видеть не могла. Андрей Тимурович вел себя очень грубо, постоянно кричал, а я плакала, потому что рука очень болела, но мои просьбы и слезы его не останавливали, он продолжал двигаться внутри. Это было очень мучительно и противно.

Передернула плечами, словно мне даже вспоминать об этом отвратительно.

— И еще Андрей Тимурович шептал, что если я буду хорошей девочкой, то он устроит меня на работу. Но сначала мне нужно научиться быть послушной и исполнительной.

Мою речь прервали аплодисменты. Это Евдокимов захлопал в ладони, отдавая дань моему театральному таланту. На красивом лице устрашающей маской застыли злость и презрение. Не смотри на него, Лина, не смотри… Отвела взгляд. Играла, видимо, я, в самом деле, неплохо, у большинства находящихся в зале глаза были на мокром месте. Все жалеют бедную маленькую девочку, бедную маленькую, точнее, большую пребольшую врушку. Боже, какая я мразь!

— Подсудимый, прекратите так себя вести! Вы проявляете неуважение к суду!

Меня опять скрутило в приступе плача.

— Ангелина Алексеевна, вы можете продолжать?!

— Д-даа, могу…

— Когда Ан-ндрей Тимурович уснул, я нацепила на себя его рубашку и выбежала из квартиры. Даже сумочку забыла.

Замолчала.

— У вас все, Ангелина Алексеевна? — опять-таки участливо спросила судья.

— Д-да…

— Теперь стороны могут задать потерпевшей уточняющие вопросы.

Первым ко мне подошел прокурор — дядечка лет сорока пяти, немного полноватый и совершенно седой. То ли отпечаток нелегкой работы, а может, просто природная особенность.

— Ангелина Алексеевна, уточните, пожалуйста, какое количество насильственных половых актов состоялось между вами и подсудимым?

— Сначала у нас и вовсе не было н-никакого акта. Он грубо трогал меня везде, бил, кричал, чтобы не зажималась, терся о мое тело, положил руку на с-свой… приказал ласкать его… и так кончил. А потом, немного передохнув и еще выпив, Евдокимов потащил меня на кровать и там уже… — замолкла.

— Вы оказывали ему какое-то сопротивление? Просили остановиться?