«Ах, какой же сегодня был замечательный день! Пишу эти строки глубокой ночью, так как мыслей полна голова. Боюсь, что к утру хоть малая доля из них, да забудется. А сие было бы весьма прискорбно. Потому как хочется сохранить этот день во всех мельчайших подробностях — пусть не в памяти моей, так хоть на бумаге. Лизок давеча зашла в кабинет и выказала недовольство, что я до сих пор не ложусь. А я не могу сдержаться, чтоб не написать тотчас же в дневнике обо всех новостях.
Итак, начну с самого начала. Рано поутру я отправил на перекресток мальчишку-дозорного — чтоб немедля сообщил, как только вдалеке покажется дорожная карета. Около половины третьего пополудни прозвучало заветное «Едут!». Дядюшка прибыл в поместье аккурат к обеду. Мы с Лизонькой осыпали его горячими поцелуями и тотчас перешли в столовую, где и продолжили наше живое общение.
Я нашел Григория Ивановича бодрым и отменно держащимся для своих шестидесяти лет. Хотя, будучи в прошлом году в Петербурге, слыхал от нашего общего родственника, что старик-де помутился рассудком. Признаться, я отказывался в это верить — родственник наш известный лгун и сплетник. Однако же в глубине души все-таки опасался некоторых неудобств при встрече с дядей. К огромному моему облегчения (теперь могу писать о том совершенно открыто), слухи о болезни его не подтвердились. Григорий Иванович, как и раньше, ясен умом и крепок телом. Чудо, а не старик! Живой, общительный, с веселым блеском в глазах. И я, и Лизонька, и кроха Илюшенька очарованы им.
Путешествует дядя, с присущей ему скромностью, всего с одним слугой. На вид тот довольно странен: у него темная кожа, раскосые глаза, приплюснутый нос. А в нижней губе проделана дыра, в кою вставлена дощечка. Я спросил у дядюшки, зачем такое сделали с человеком, но он ничего мне на это не ответил. Чуть погодя выяснилось, что и с самим слугою можно потолковать. Хоть по обличию своему он чужестранец, но на русском языке изъясняется не хуже любого из нас. К тому же одет по последней европейской моде, и хорошим манерам обучен в полном объеме. Был допущен дядюшкой к общей трапезе, и орудовал столовыми приборами весьма ловко. Григорий Иванович поведал нам с Лизонькой, что зовут слугу Хуаймурес, но он кличет его по-простому, на наш манер — Харитоном. Этот юноша шесть лет прибился к дядиной бразильской экспедиции и со временем обучился всем нашим привычкам и языку.