Ловушка для декана

— Ты ж маме сам давал, — невозмутимо напомнил блондинистый мальчик примерно одного с девочкой возраста. — Чтоб она за квартирой следила, когда ты в отъезде.

— Черт… И то верно… — Матвей явно пытался успокоиться, несколько раз даже глубоко вдохнул и выдохнул.

— А это откуда? — и подцепил пальцем цветочную гирлянду на шее паренька.

— А… эт бабушка нашла — они у нее с тура в Индию остались!

Надо же, а я думала такие штучки только гавайцы туристам на шеи вешают… Интересно, что это за бабушка у них такая — лягушка-путешественница?

Ответ, а вернее бабушка не заставила себя ждать.

— Боже, неужели это наконец случилось! Сынок! Неужели я наконец увижу внуков! — из коридора на нас неслась, распростерши объятья, маленькая, кругленькая как колобок бабуля, вся в цветах, слезах и только что не соплях. Хотя, впрочем, может и в соплях, учитывая, как часто она терла лицо вышитым носовым платочком.

Донской страдальчески поднял глаза к потолку и наклонился обнять старушку. Они смотрелись почти комично — высокий, крупный мужчина в парадном костюме и крохотная бабуля в гирляндах из цветов, в которых она, из-за своего маленького росточка, просто тонула.

— Как я счастлива, сынок… как я счастлива! — и метнулась ко мне, из-за чего мне тоже пришлось наклониться. — Какая же ты красавица! Лена, ты только посмотри! Представляешь, какие красивые у них будут детки?

Женщина с ранней сединой скептически оглядела меня и покивала — явно больше из вежливости. Я уже поняла, что она сестра Донского, хотя, может, и сводная — некоторое сходство между ними улавливалось, как, впрочем, и между ним с матерью.

Племянники смотрели на меня с тем же восторгом, что и «свекровь» — особенно белобрысый мальчик, который, совершенно не стесняясь, пускал слюни на мои ноги в черных чулках.

— Ну что ж… проходите, — вздохнул Донской. — Чего в коридоре толпиться?

«Толпиться» — это он сильно поскромничал. В такую огромную прихожую чтобы прям «столпиться» нужно было еще как минимум человек десять набить — а не вот эти вот четверо с бабулей-колобком во главе… И как ее только угораздило родить таких высоченных детей?

Без всякого смущения незваные гости повалили в гостиную, видимо ожидая, что в награду за усилия их ждет как минимум чай с предсвадебным тортом.

— Чтоб сидела ниже травы, тише воды, — прошептал мне в ухо декан. — Никаких твоих выходок, никаких подколок, не то я тебе устрою…

В этом и был весь Матвей Александрыч. Нахамил, и тут же галантно помог мне снять пальто, с тоской скользнув взглядом по моим обнаженным плечам.

Прижал к себе, шлепнул по мягкому месту, и мгновенно отстранился, вежливым жестом и кивком приглашая в гостиную.

Честное слово, мне начинало казаться, что у этого товарища раздвоение личности, как в том фильме с Джеймсом Маккевоем в роли маньяка. Я вздохнула — ну хоть раздвоение, а не «растроение»… И на том спасибо.

Кинула быстрый взгляд в зеркало, убедилась, что «маньяк» не успел окончательно растрепать и разметать в клочья всю ту красоту, которую навели подружки… и пошла впереди него по широкому коридору в сторону дверей в гостиную.

(Ну разумеется, он успел ущипнуть меня, пока я цокола каблучками по мраморной плитке!)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Квартирой Донской обладал настолько огромной, что так, с налету, сказать, сколько у него комнат, не представлялось никакой возможности. Даже кухня была пока непонятно где, не говоря уже о таких мелочах, как ванные комнаты, туалеты и балконы…

Пользуясь неожиданной отсрочкой, я с удовольствием оглядывалась — с одной стороны анализируя жилище с точки зрения дизайнерских навыков, с другой — гадая на какой из поверхностей меня бы сейчас имели, если бы не завалившиеся на мое счастье родственники.

А поверхностей в этом доме было много и самых разнообразных. Особенно в гостиной — обставленной хоть и со вкусом, но очень, очень по-современному. Прям на любителя.

Во-первых, низкий, строгой формы диван во всю длину правой стены — вот туда бы декан завалил меня в первую очередь. Без всякого сомнения.

Во-вторых, два широких барселонских кресел, утопающих ножками в белом, ворсистом ковре.

Ну и сам ковер, разумеется — особенно та его часть, что прилегала к белоснежно-мраморному газовому камину во всю высоту левой стены. Интересно, как скоро этот милый коврик превратится в наипошлейший траходром?

Заставив себя перестать воображать картины разнузданного секса перед камином, я переключилась на остальную обстановку.

При ближайшем рассмотрении квартира удивляла изысканностью и, вместе с тем, какой-то… простотой. Почти минимализмом.

Кроме той стены, в которую был встроен камин, остальные были выкрашены простой, светло-серой краской, что фокусировало внимание на единственной картине — какой-то совершенно непонятной абстракции с кубами, точками и кругами — причем, явно не копией.

Никаких напольных ваз, никаких цветов и никаких штор в комнате не было — совершенно открытые, чернеющие по вечернему времени окна высились почти от пола до потока и привлекали взгляд не хуже картины.