Ловушка для героя

Ловец не умер тогда, когда должен был. Он не закричал тогда, когда должен был закричать. Дриады видели, что он не обычный двуногий. А все необычное подлежит пониманию — это тоже закон. Поэтому, когда они его облепили Лунным цветком и понесли дальше в Лес, Ловец мог успокоиться. Со старейшинами он точно встретится, ибо только они придумывают законы, ибо только векам принадлежит мудрость.

И иногда путь к мудрости лежит через боль. Ужасная боль обрушилась на Ловца.

Он очень хотел расслабиться, но не мог. Состояние "отключения" не может длиться постоянно. Так недолго и без нервной системы остаться. Болели руки и ноги, лишенные ногтей пальцы, обоженная огнем грудь.

"Боги! Я, вроде как лекарь, а сам…"

* * *

 Ворон к ворону летит,
 Ворон ворону кричит:
 Ворон! Где б нам отобедать?
 Как бы нам о том проведать?
 Ворон ворону в ответ:
 Знаю, будет нам обед;
 В чистом поле под ракитой
 Богатырь лежит убитый.

Хриплый, жизнерадостный и разухабистый голос совершенно не подходил к грустным словам песни. Но поющего, видимо, это не волновало, и он голосил на всю округу. Скрип колес был ему единственным сопровождением.

— Плохо поешь, — простонал Ловец.

Ящик, на котором он лежал, содрогался при каждом подпрыгивании телеги на ухабах. Дорогой назвать то, по чему они ехали, можно было лишь при очень большом допущении. Наверное, ран и синяков от такой поездки у него только прибавиться.

 Кем убит и отчего,
 Знает сокол лишь его,
 Да кобылка вороная,
 Да хозяйка молодая.

Голос орал прямо над его головой, поэтому провалиться в забытье снова у Ловца не получилось. Ныли раны, болела спина, болели уши от пения человека, у которого нет и никогда не было слуха.

— Плохо поешь, — он напряг голосовые связки еще раз.

Над ним наклонилось бледное, зеленоватое лицо молодой и очень красивой женщины.

— Меня зовут Тео. Ты помнишь, двуногий? — Ее большие зеленые глаза были настолько глубоки, что можно было утонуть. Многие мужчины долго не могли оправиться от вида подобных глаз, прежде чем поняли, что чувство любви дриадам не знакомо.

— Я помню.

— Это хорошо. — Ее длинные бело-зеленые волосы упали ему на лицо. Лекарь был просто оглушен запахом зеленой свежести разных трав и цветов. — Выпей!

Она дала ему какой-то теплый сок. Ловец догадывался о том, что туда входит, но напрягать память и вспоминать точный рецепт не захотел. Какие только травы и коренья ни растут в Великом Лесу.

— Знаешь, ты красивая. — Слова выпали без всякого умысла. Ловец не питал злобы к дриадам за то, что они сделали. Это было бы, по крайней мере, глупо. Они все же сохранили ему жизнь, начали лечить и теперь тащат куда-то.

"Тащат…?"

— Где я?

— Ты хотел к старейшинам. Скоро ты их увидишь. — Бледное лицо с зеленоватым отливом исчезло.

Никаких эмоций, никаких желаний.

Ловец чувствовал себя песчинкой, которую несет вихрь бури. События давно вышли из под контроля, и если бы его спросили, как и когда это случилось, он не знал что ответить. Логика неумолимо подводила к выводу о том, что в основе всего лежит его вмешательство в странное происшествие на дорожной станции, но она не могла ответить на вопрос, как эта маленькая случайность может вызвать такой быстрый, почти катастрофический, обвал событий. Он превратился из творца в сырье, из которого творят другие. Тот же Фирс, например, или Тео, или этот безголосый певун.

Возница, который во время разговора раненого и дриады молчал явно не из деликатности, проревел еще один куплет своей "веселой" песни:

Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого.

— Э-и-эх! Хорошо! — Теперь над ним было красное лицо человека. — Ну, че? Живой?

— Плохо поешь, — Ловец донес, наконец, до возницы свое мнение о его пении.

— Да знаю я!.. А ты молодец. Чуть живой, а все туда же — баб хомутать. — Красная рожа мужика ощерилась золотыми зубами.

— В песне еще один куплет есть. — Ловец решил игнорировать последнее замечание.

— Н-но!.. Не нравится мне он. Меня в отличие от убитого богатыря хозяйка дождется… Это я буду на чужой кобылке… Понял?

Ловец незаметно улыбнулся одними краешками губ.

— Я купец, еду на праздник Большого Дуба и зовут меня Кирилл Арлен. Тебя-то, мил человек, как звать-величать? — Для того, чтобы услышать ответ, купцу пришлось наклониться к самому лицу лекаря.

— Лекарь я. Зовут Алексом.

— Ого! — В нос Алекса ударил запах перегара. — Так это ради тебя я тащусь в Лес?!

— Почему это?