Ловушка для героя

— Святой отец, я отдаю должное Богам, но всему свое время. В данный момент мне бы хотелось уладить свои сугубо мирские дела, — смиренно ответствовал Ловец, понимая, что сам факт его появления до завершения действа вокруг жертвенника достаточно подозрителен для монаха. — После я воздам Богам должное.

— Слава Богам Всевеликим. Рад, что вы, сын мой, не забываете свой долг.

— Да, святой отец. Слава, — согласился Ловец, его смирение начало истощаться. — "До чего же он болтлив!"

— Ну-с, тогда притупим. Какое письмо и кому собирается писать, уважаемый посетитель?

— Мне бы родственнику моему на побережье письмецо написать. — Ловец ответил на вопрос, хотя ему и показалось, что брат-писец вложил в свои слова ощутимую долю издевки.

— Диктуйте, уважаемый.

— То есть…

— Диктуйте, я записываю, — монах сложил руки на груди. — Не молчите. Я весь внимание.

Ловцу показалось, что над ним издеваются, если уж не Боги, то определенно кто-то могущественный.

— Брат-писец? — Решился уточнить Ловец.

— Да, да. Это я.

— Где же тогда стол, бумага, чернила и все остальное?

— Вы меня удивляете, сын мой! — Монах улыбнулся так широко, что из-за бороды стали видны его хорошо сохранившиеся белые зубы. — Все стоит перед вами. Справа от вас стол, за моим креслом полки с книгами, а перо в моей руке ждет ваших драгоценных слов. Вы что же, слепы, уважаемый?

Ловец на зрение не жаловался. На последнем медицинском освидетельствовании ему подтвердили, что его глаза по-прежнему видят достаточно хорошо, чтобы рассмотреть девственную пустоту полутемной комнаты.

— Вы что же, святой отец, дурачка со мной валяете? — Ловец удивился, насколько спокойно звучал его голос.

— Даже не думал, сын мой, — так же спокойно ответствовал монах.

— И что мы будем делать дальше?

— Податные людишки нашего славного монастыря на первых порах возмущались и даже пытались оскорблять скромного брата-писца. Некоторые особо буйные набрасывались с кулаками, но в последнее время такие перевелись, особенно когда стало известно, что те, кто чрезмерно громко возмущался и насылал проклятия на дом Богов Всевеликих, из этой комнаты не возвращались. Вопросы еще есть, сын мой?

— И давно вы это все придумали, отче?

— Да, как только указ о равноправии перед законом вышел полста лет назад, так и появилась у нас в монастыре школа и комната для писца.

— Надо думать, таким же макаром вы и грамоте обучаете, — вывел логическое заключение Ловец.

— Правильно, сын мой.

Ловец смеялся. Смеялся от души и во весь голос. Он думал, что после того как от смеха чуть не умер в провинциальном городке, такого гогота его охрипшее горло не выдаст никогда. Пришлось опереться о стену.

Был в свое время коронный указ. Назывался он длинно и нудно, но основная мысль заключалась в словах "народное просвещение". Предусматривалось, что даже тот, кто грамоте не обучен, имел возможность написать письмо, которое следует писать в монастырских приходах или дворянских усадьбах под присмотром отцов настоятелей и рыцарей. В бедных приходах и в замках из этого тут же сделали дополнительный доход, — брали плату за услуги писца.

Монахи оказались хитрее всех. И указ вроде бы выполняется, и важные интересы обители соблюдены. Кому нужны образованные вилланы? Никому. А то жалобы начнут писать губернатору, а то и в Королевскую Канцелярию угораздит донос смастрячить. Даже королю они не нужны, он просто еще об этом не догадывается. Зато об этом догадывается мудрый настоятель монастыря и блюдет, по мере возможностей, интересы Магической Башни и всего королевства сразу, в своем неповторимом понимании, конечно.

— Я думаю, ты не местный? — В отличие от посетителя, монах был серьезен. — Правда?

— О-о-о-х… — Ловец с трудом отдышался. — Правда.

— Местные сюда давно уже не заходят. Знают, что к чему.

— Мне бы письмо написать. Обещаю, никакой хулы на монастырь, короля и Богов не будет. Просто обычное письмо из двух — трех строк.

— Я же говорю, что ты не местный! Диктуй, я записываю! — Монах остался сидеть в кресле-качалке, не делая никакой попытки изменить свою расслабленную позу.

"И что мне делать?" — Ловец был более чем озадачен. — "Допустим, я его в драке сделаю. Бумаги и чернил все равно нет… Да и потом, надо, чтобы он письмо отправил".

Ловец сел на пол, прислонившись к стене. В храме наступило успокоение, только хор продолжал петь, ублажая толпу, которая медленно приходила в себя после экстаза всеобщего единения и братства. Скоро начнется проповедь.

— Бу-бу. Да-да. — Брат-писец бубнил себе под нос лихой мотивчик военного марша. Вместо фанфар поскрипывало кресло-качалка.

Несколько минут играли в молчанку.

— Что брат, очень допекло? — Наконец прервал затянувшуюся паузу монах. — Расскажи хоть, что случилось?

Говорить вовсе не было никакой охоты. Хотелось выпить и не воды, а чего-нибудь существенно более крепкого. Однако жажда телесная не притупила у Ловца инстинкт полевого работника. Он услышал, скорее даже почувствовал перемену в голосе и словах монаха. Пропала менторская нота благодетеля и наставника, а появилось обычное человеческое участие бывалого…