Ловушка для ящериц

Изысканно одетые, с нежными румяными лицами, с влажными от вина и пряностей глазами, с хрустальной рябью на лысинах и плечах, посетители одного из самых дорогих в городе ресторанов не спешили задергивать зеленые портьеры, и в этом смысле идеально было бы стоять под дождем на улице, но и здесь, попивая пережаренный мокко, тоже было неплохо. Марк завидовал этим неспешно жующим богачам, ковыряющим мясо цесарки в зубах, на мизинце посверкивает бриллиант величиной с фигу, а девушка напротив покачивает серебряной туфелькой, скользкий шелк падает с теплого колена, и сгорбленный ветром прохожий замедляет шаг. Марк завидовал самому себе, сидящему там, это было радостное чувство, медленно заполняющее его до краев, и только невкусный кофе мешал, обещая по возвращении домой изжогу. Да и это не беда; он прогуляется полквартала пешком, глядишь, небо и развиднеется.

26

Мина уложила спящего мальчика в кроватку, накрыла легким, игрушечным одеялом и залюбовалась: безмятежностью маленького Будды дышало круглое бледно-смуглое лицо. И все-таки в линии голубоватых, как основание цветка ириса, век угадывалась будущая надменность, отчеркнутая китайской тушью бровей, наивно разведенных сновидением. Он вырастит хитрым, сильным и красивым, и никакой страх больше не заставит ее содрогнуться от смертельного холода, поперхнувшись мягкой вуалевой тканью, забившейся от сильного ветра в рот, или глотком соленой воды - перед ее сыном отступят небо и море, не говоря уже про людей.

Погладив мягкую, едва опушенную головку мальчика и даже не отдав себе отчет, что ее пальцы ощутили ту же неровность, что и у Таниста под копной вьющихся волос, Мина вышла в гостиную, бесшумно задвинула под стол стул, поправила старинную, с гобеленовыми рыцарями скатерть. Марк и здесь оставил свой след - толстый столбик сигарного пепла на крупе белого коня. Мина, досадуя, огляделась в надежде найти что-нибудь, на что можно было бы аккуратно сдуть пепел, не испачкав свирепую лошадь, которую с трудом удерживал хромой паж, одна нога у него была короче и толще другой: ничего. Уже не досадуя, а сердясь, Мина прошла в прихожую, пошарила в корзине со старыми газетами, их собирали для растопки камина, того самого, перед которым они с Марком так складно все порешили, и наткнулась на пакетик с мышиным ядом. Нарисованная мышь больше походила на ощерившуюся крысу. Их дачные мыши, которые зимой дырявили сугробы насквозь и дальше, вглубь, были маленькие и с круглыми ушками. Они, словно по волшебству, весной появлялись из земли одна за другой, три, четыре, пять, и снова исчезали, а иногда Мина находила их похожий на цветочные семена помет на кухонной полке.

Наконец ей удалось вытянуть из связки, немного надорвав, газету, на которую она аккуратно переместила, покатив, рыхлый столбик и уже собиралась стрясти под корешок азалии, когда заметила, что газета в нескольких местах прожжена. Сначала она испугалась, что пепельный уголек все еще тлеет, но через минуту опомнилась. Противный Марк когда-нибудь спалит весь дом и ребенка! Мина поспешила к мальчику, который во сне по-овечьи заблеял, потом зарычал. Газета полежала еще некоторое время на столе как вещественное доказательство миновавшей опасности, пока Мина наконец не вспомнила, где она видела плохо отпечатавшийся пейзаж - кусок холма и их вилла в Пантеите со стороны дороги. Фотограф скорей всего не захотел рисковать костюмом, пробираясь по тропинке вверх через ежевичные заросли, а жаль - оттуда вид намного выигрышней. Мина с любопытством принялась за текст.

То, что действующие лица - ее знакомые, она догадалась не сразу, сбивало и чужое имя Таниста, но, когда поняла, ей стало страшно, как если бы она упала в пропасть: тело разбилось, погибнув, а душа все еще переживала земные страхи, полыхая в огне. Только один человек мог сочинить подобную историю, сплетя все пустяки и выдумки в один кровавый узор, так похожий на местный орнамент, и этот человек был ее муж, Марк. И этот его взгляд перед уходом, когда он встал в изголовье кроватки, так что ребенку пришлось закатить сытые, масляные глазки, чтобы улыбнуться папе. Но Марк никогда не записывал своих историй, тем более не публиковал. Значит, все напечатанное в газете правда и его взгляд, который она уже однажды видела, взгляд любопытного мальчишки, подбившего из рогатки щегла, означал другое. Когда он отвернулся к двери, рука у него дрожала, как у царя Лайя.

Мина прикоснулась к горячей, со светлым пухом волос макушке спящего мальчика, под изогнутыми по-восточному веками беспокойно заходили белки, и на цыпочках вышла в прихожую. Порывшись в корзине с газетами, она достала пакетик с мышиной отравой и осторожно высыпала в баночку с содой, которой Марк иногда запивал дорогой, но не всегда полезный для желудка ужин.