Вскоре он понял, что самолёт медленно идёт на снижение. Прижавшись к стеклу иллюминатора, за гигантским крылом самолёта он увидел уже другую природу с бескрайними колхозными полями, усеянными пшеницей, кукурузой. Вдали раскинулись лесостепи. Вскоре внизу стало чётко видно очертание Чёрного моря, а спустя пять минут за стёклами иллюминаторов показалась вытянувшаяся посадочная полоса, которая улеглась на одну воображаемую линию с продольной осью воздушного лайнера. Всё ближе и ближе надвигалось на самолёт зелёное поле, здание аэропорта, автобусы далеко у полосы. Ещё одно мгновение и рядом замелькали плиты посадочной полосы. И вот, наконец, Владимир Годына почувствовал, что самолёт коснулся бетона колёсами, которые с визгом чиркнули по покрытию поля. Самолёт, быстро теряя скорость, помчался по посадочной полосе и через минуту повернул к месту высадки пассажиров. «Ну, вот я почти и дома!», — подумал он.
Получив свои вещи, офицер направился к стоянке такси. Не дойдя до стоянки, он услышал у обочины дороги резкий сигнал автомобиля. Рядом с ним остановился большой, чёрный, старой марки представительского класса для перевозки высших государственных чиновников лимузин ЗИЛ, который сейчас использовался в качестве такси. Водитель, весело улыбаясь, вполголоса спросил:
— Куда изволите ехать, товарищ старший лейтенант?
Владимир Годына вначале замешкался, но через минуту произнёс:
— Домой, в Тирасполь!
Водитель проворно выскочил из машины, взял у офицера чемодан и, не открывая багажник, поставил его на просторное заднее сиденье, затем распахнул с другой стороны дверцу и пригласил Годыну в салон. Через мгновенье мотор взревел на больших оборотах, и по асфальту зашелестели шины. Машина покрутилась на поворотах вдоль аэропорта и вскоре выехала на трассу, где оказалась в потоке других машин.
Большой, но юркий ЗИЛ мчался по дороге в сторону Тирасполя. Водитель такси то и дело выворачивал руль, лавируя между идущими машинами, обгоняя их.
— Что, старлей, соскучился по дому? — спросил он.
— Это да… — вполголоса ответил Годына.
— Я сразу по загорелому лицу и боевым орденам понял, что ты оттуда, из Афганистана. Наверное, тяжко там было? — вновь задал вопрос водитель. Годына вдохнул, но ничего не ответил. Он чувствовал, что мысли путаются в его голове. Перед глазами всё ещё стоял последний бой на караванной тропе, ловушка, которую несколько дней назад устроили для каравана смерти.
Сидя в роскошном салоне, обшитом кожей и велюром, Владимир Годына, глядя на пробегающий пейзаж, чувствовал, как непроизвольно сжимается его сердце. Через сто километров он будет уже дома, в кругу своей семьи. Он смотрел на обочину вдоль дороги, где росли низкорослые кустарники среди песчано-каменистой почвы. Мысли мгновенно перенеслись в Афганистан, показалось, что где-то впереди затаился враг, и рука Годыны непроизвольно потянулась к сиденью салона, чтобы приготовить автомат, которого не было. «Что это я?» — подумал он и закрыл глаза, чтобы через несколько мгновений открыть их вновь. «Пора отходить от этих мыслей, от той реакции, от того напряжения, которое испытывал там», — понял офицер, но перед глазами были лица боевых товарищей, его подчинённых, всех, кто остался на афганской земле.
Казалось, будто часть его души навсегда осталась там, в Афганистане.