Заринэ приподняла покрывало и заглянула под него в темноте, хотя ничего не было видно. Там уже не болело, всё прошло, кровь не сочилась. Сомкнув веки, она вдохнула холодный воздух, приносящийся с гор, проныривающий в оконные щели. Ощущение наполненности, которое она испытала на несколько минут, пока Лео не отступил от неё, оно было таким… таким обезволивающим. Когда он был в ней, то голова отключилась, хотелось лишь сильнее сжать его плечи и рыдать, только теперь не от неприязни, а от… удовольствия?! Заринэ распахнула глаза. Грешно, нехорошо! Что ж она думает такое? Лежит и мечтает о чужеземце, неверном, возможно, что враге! Согнув ноги в коленях, она слегка развела их под покрывалом. Сама эта поза показалась ей запретной и вызывающей, и она тут же свела ноги обратно и перевалилась на бок. Руки тянулись потрогать внутреннюю сторону своих бедер, убедиться, что между ними ничего нет… Нет, хотелось вернуть то ощущение и воспроизвести его снова. Скорее бы кончилась эта ночь! Прежде это были часы испуга, что её навестят, а теперь это томительные часы с точным знанием того, что никто не придёт.
Поднявшись, персиянка замотала волосы, спрятала их под платок, оделась. «Тут где-то было здание, похожее на храм… возможно ли, что это мечеть?». Ей было необходимо найти себе какое-то прибежище, чтобы не блуждать в своих мыслях, которые она сама осуждала, чтобы уйти от самой себя, приблизиться к Аллаху. Спустившись во двор, она увидела золотой шпиль, манящий среди других угловатых крыш. Можно ли тут женщинам входить в храмы? Или, как и у них, для женщин всего лишь отдельное помещение внутри? Ислам, в котором она жила с момента появления на свет, казался простым и понятным, доступно объясняющим, как и что, и когда надо делать. Он регламентировал совершенно всё, от того, какой рукой есть (левой было нельзя — она предназначалась для гигиены и оправления туалетных нужд), до того, чему стоит радоваться, а чему огорчаться. Без этих указаний, привычных и логичных, Заринэ плутала, словно в туманном лесу. Сразу после побега было невыносимо, но по мере удаления от границы Пакистана, в девушке открывалось подобие второго дыхания. Словно отходящая от наркоза, она училась жить заново, шире глядя на реальность, а она оказывалась такой разнообразной; вечные пыльные бури и жара, терракотовый зной песков сменялись увеличивающейся с движением на северо-восток зеленью. Менялся воздух, менялась почва, менялись запахи и люди, и для юных шестнадцати лет этого было через край, чтобы невольно, незаметно для себя меняться и самой. Исчезнувший гнёт, снятая тяжесть постоянного контроля и осуждения дали ей распрямиться, и уставшие от морального и физического рабства, оправданного традиционным обществом, члены, будто развязанные, впустили кровь бежать по ним быстрее. И молодая кровь потекла, тревожа сдерживаемые до тех пор здоровые и загнанные на самое дно сознания инстинкты.
Заринэ пересекла двор, ступила в проход между торцами двух домишек, вышла на небольшую площадку. Двери постройки, что являлась храмом, были распахнуты. Изнутри падал неяркий, потусторонний свет нескольких свечей, суеверно пригибающих свои огоньки под сквозняками, отчего отблески неровно танцевали на плитках площадки. Девушка решила пойти прямо, не скрываясь в тени стен, чтобы если кто-то охраняет это место, то заранее увидел, куда она собирается, и если туда нельзя — то вовремя остановит. По центру виднелась золотая статуя, совсем неподходящая для святого места. Разве Аллах не запретил изображать людей, животных и растения, дабы человек не пытался уподобиться творцу? Нет, это не храм, это пристанище демонов — джинов. Под оскорбленный и смущенный взгляд Заринэ попала тень, сидящая напротив статуи. Там кто-то есть, кто-то, кто поклоняется этому нечестивому изваянию. Зоркие молодые глаза всмотрелись, и стали опознавать его. Того, к кому были направлены все её помыслы. Лео. Он сидел в покорной позе, молчаливо и обездвижено. Девушка застыла, передумав уходить. Он поклоняется этому истукану с изображением глаз, похожих на его собственные? Уста золотого человечка улыбались. Если это бог Лео, то он ему, наверное, приносит в дар всю свою радость, и тот ею питается, поэтому сам довольный, а Лео вечно печальный и серьёзный.