Ловушка для «Осьминога»

Общаясь с широким кругом лиц, Август Эккерман закидывал бредень, который приносил порою улов, пусть мелкий, но без добычи «ловец душ человеческих» не оставался. Ну, а где рыбка была совсем никудышней, Эккерман действовал в отчетах для ЦРУ по известному рыбацкому правилу, приукрашивая собственную роль в подрывной работе.

Он ходил по краю, в известной степени рисковал, но обладая определенным интеллектом и невероятной интуицией, помноженной на унаследованную от предков-крестьян мужицкую осторожность, никогда не попадался.

Эккерман, получивший в организации псевдоним Цезарь, до сих пор работал словом, которое как известно может и лечить, а может и убивать. Теперь ему предстояло перейти к практическим делам. Повинуясь указаниям эмиссара ЦРУ, Цезарь должен был побудить наиболее ярых диссидентов на решительные действия.

Об этом они и говорили сейчас, Рокко Лобстер и Август Эккерман, степенно прогуливаясь по Ратушной площади под пристальным взглядом стоящего на восьмигранной башне Старого Томаса.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Ефрейтор Пентти Винонен самозабвенно играл на кантелефинских гуслях.

Родом Пентти был из Петрозаводска, мать у него была карелка, а отцовские предки происходили из страны Суоми. Вот бабушка по этой линии и научила внука играть на этом нежном музыкальном инструменте.

– О чем ты пел, парень? – спросил его подполковник Логинов, когда Винонен замолчал, и в ленинской комнате, где сидели они втроем – Артем Васильевич сопровождал в поездке по границе писателя Скуратова, – наступила такая привычная на заставе тишина.

– О подвигах Калевалы… Со слов бабушки я многие песни о нем заучил. Но больше всего мне нравится та, что спел вам. Про главный подвиг героя.

– А в чем он, Пентти? – спросил Скуратов.

– В песне говорится, как молодой еще Калевала женился на любимой девушке, самой красивой в округе. И счастье его было таким сильным, что Калевала ослеп. Нет, глаза оставались у него зрячими, но душой Калевала не воспринимал ничего, кроме любви к прекрасной Хельге…

– Но это ведь не финское имя, – возразил Логинов.

– Имя это скорее варяжское, – пояснил Скуратов. – Впрочем, не имеет значения. Во всех скандинавских странах женщины носят его… И у нас тоже. Все Ольги суть транскрибированные Хельги. Дело в другом. Истории, которую рассказывает Пентти, нет в классическом эпосе о Калевале. И это самое интересное… Прости, Пентти, мы не будем тебя больше перебивать. Продолжай, пожалуйста.

Ефрейтор Виновен вздохнул и тронул пальцем струну кантеле.

– Любовь Калевалы к женщине затмила для него окружающее. А тут пронеслась весть, что в соседней округе объявился огромный медведь, который приходит в селения и забирает юных девушек, уносит их в лес. Друзья говорили Калевале, что ему надо отправиться туда, чтобы отвадить медведя-чудовище, но Калевала смеялся в ответ. Пусть он придет сюда и попробует отнять мою Хельгу, тогда я спущу с него шкуру. А идти куда-то на ночь глядя? Оставить хотя бы на один день любимую жену? Нет, это не по мне…

«Наш Калевала перестал быть мужчиной», – стали говорить его земляки, а старики качали головами и внушали юношам, что любовь к женщине не должна занимать настоящего мужчину всего целиком, таких-то и сами женщины перестают вскоре любить. У мужчины главное – дело. А любовь или помогает ему, или мешает…

Так и получилось. Хельга видела, как перестают уважать ее сильного мужа односельчане, и вскоре поняла, что не имеет права удерживать его подле себя. «Иди, Калевала, – сказала она однажды. – Иди и убей злого медведя! Не жди, когда он сам придет к порогу нашего дома. Оставь меня на время, чтобы я ждала тебя… Тогда наша любовь будет еще сильнее».

И Калевала поднялся над чувством к Хельге, он понял, что мужчина обязан покидать родной кров, идти во имя счастья других людей хоть на край света. Калевала поцеловал заплаканное лицо Хельги и тогда впервые узнал, что у женщин слезы соленые.

Пентти замолчал и тихонько тронул струну кантеле. Жалобный звук возник и растаял в воздухе.

– А у мужчин? – улыбаясь, спросил Скуратов. – У них какого вкуса слезы?

– Мужчины никогда не плачут, – строго, совсем не по возрасту, произнес Пентти и отложил кантеле.

– Это верно, – вздохнул Логинов и тут же улыбнулся, ибо по загадочной ассоциативной цепочке вспомнил недавний разговор с Настей – она рассказала ему о будущем ребенке.

Все трое помолчали.

– У тебя четверо братьев, Пентти, – заговорил подполковник.

– И две сестры, – добавил ефрейтор. – И, кажется, еще кто-то будет… Мама у нас молодая, она сме­ется: восьмым ограничусь, говорит.

– И это прекрасно, Пентти! – воскликнул писатель Скуратов. – Много детей – много счастья… Но вот о чем я тебя хотел спросить. Ты считаешься лучшим собаководом в комендатуре.

– Считай, что и в отряде, Глеб Юрьевич, – заметил Логинов.

– Тем более… В детстве, Пентти, у тебя были собаки?