Ловушка для осьминогов

– Это был жестокий, но полезный урок. Если бы я поехала за ним, всё повторялось бы бесконечно: побег-возвращение-побег. И меня, и Славку извели бы не меньше, только растянули бы это по времени. Пока я в кладовке сидела, мама плакала по другую сторону двери и рассказала о том, как погибла Наташина мать. Николай несколько раз забирал ребёнка из дома её родителей, а она мчалась за ним. В очередной раз, выскочив за ними, попала под колёса длинномера.

Нина Васильевна спросила:

– Лара, что он так цеплялся за тебя? Неужели любил?

– Какое там! Я была очень удобной женой: хозяйственной, бережливой, не скандальной. Да и не ревнивой, в общем-то. И кто бы за него пошёл теперь, когда дочь вступает в подростковый возраст?

– Так он не женился?

– Не знаю. Всегда какая-нибудь дура находится.

Дуня позавидовала:

– Вот у тебя мать – что надо! Жестоко поступила, но правильно. Моя бы с таким зятем слилась в экстазе. Бить бы стали в четыре руки!

Нина Васильевна её перебила:

– Дуня, что ты плетёшь?

– Вы мать мою не знали! Вот уж гадина! Я у неё из дур не выходила, хотя в школе всегда училась хорошо. Валерку, гада такого, заставляла выгуливать (это братец мой). С подружками – ни-ни, только с ребёнком гуляй! Била она меня полотенцем. Знаете, узел такой на конце завяжет – и с размаху! Больно, а следов не остаётся. А в школе что про меня плела! Пока я маленькая была, я всё это всерьёз воспринимала. Думала, буду себя хорошо вести, и мама будет меня любить и бить не будет. Потом поумнела. Что толку вести себя хорошо, если все Валеркины косяки на меня сваливают?

Она тарахтела в своём духе: перескакивая с предмета на предмет, то заливаясь смехом, то впадая в истерику. Потом заметила, что Нина Васильевна на тему матери реагирует болезненно и предложила:

– А давайте я вам тоже расскажу, как меня мать запирала! Не в кладовке, а в ванной, но это тоже жесть!

И рассказала.

В пересказе без мата и Дуниного молодёжного сленга это было так. В классе, где Дуня, несмотря на почти отличную учёбу, слыла трудным подростком, да такой и была, она заранее объявила, что на выпускной не пойдёт, а придёт только на торжественную часть, когда будут аттестаты вручать. Но такой не одна она была, некоторые чисто по материальным причинам от выпускного отказались. А матери, чтобы не поступила наоборот и не сдала деньги, сказала, что выпускной оплатили шефы, и сдавать ничего не надо.

– И мамаша вдруг расщедрилась и купила мне платье! Голубое такое, красивое! Я думала, в институт в нём ходить буду. Как же, разбежалась!

В общем, накануне торжественного дня, явившись домой в двенадцатом часу, что для неё и не поздно было, она была от двери встречена ударом. К тому времени Дуня уже научилась давать сдачи, девица она была не мелкая. Но тут, как говорится, ничто не предвещало. Вдвоём с сыном-подростком мать скрутила её, Валерка держал, а мать выстригала ей чёлку под самый корень. «А платье твоё мы отдали Полинке». Была у них такая пьянчужка дебильная в соседнем подъезде. Дуня потом на ней это платье видела:

– Мешком висело. И грязное! Могла бы продать, но так мне больнее.

Заперли Дуню в ванной и улеглись спать. Светильник в ванной был выключен, но под окном кухни горел уличный фонарь, и через маленькое окошко между кухней и ванной свет всё же проникал. Дуня посмотрела на себя в зеркало и решила наконец-то отомстить по-крупному. Она выставила окошко, с трудом протиснула через него свои телеса, спрыгнула на кухонный стол и начала действовать. Методично собрала свои вещи, зная, что уже сюда не вернётся; с зимними набралось немало. Потом залезла в стенку и вытащила все деньги, которые у матери на тот момент были. Потом в кухонном ящике обнаружила пластилин, им в прошлом году щели в рамах замазывали, и растопила его. Зашла в их общую с матерью спальню и щедро смазала пластилином волосы, накрученные на бигуди.

– У неё всегда был крепкий сон, как у всех людей с чистой совестью. А где было её испачкать, она ею и не пользовалась никогда!

У брата сон был чуткий, поэтому остричь его, как собиралась сначала, не рискнула. Просто размазала остатки пластилина по его любимым джинсам. И спёрла его заначку:

– А он даже не мог матери пожаловаться, потому что деньги были у неё же украденные!

Заткнула раковину, открыла кран чуть-чуть, чтобы соседей заливало постепенно, и пошла к однокласснице Люське.

– Когда её мамаша с матом шла среди ночи на звонок, это было ещё ничего! А когда она меня увидела, тут уже крик стоял такой, что половина соседей повыскакивала! Столько добрых слов о моей мамаше я ещё не слышала. Бабы мою голову покрутили туда-сода и предложили сделать авангардную стрижку. Но я сказала: «Только наголо!» И постриглась.

Утром она навешала железок на уши и шею, нацепила Люськины шорты, которые были ей безнадёжно малы и почти ничего не прикрывали, майку-алкоголичку без бюстгальтера при своём тогда уже третьем номере и в таком виде отправилась за аттестатом: «Или отдавайте сейчас, или я буду торжественного вручения ждать». Отдали, только бы ушла.