В голове гудит от рева железных повозок, пролетающих мимо. Сейчас они не так пугают. При свете дня кажутся волшебными, сверкают блестящими боками, смотрят равнодушными взглядами людей, которые прячутся за удивительно прозрачными окнами. Провожаю их глазами, смотрю на переполненную улицу. Люди не замечают меня, огибают, словно вода камень. Я не существую. Маленькая песчинка в вихре жизни, которая пролетает, как тучи пыли из-под колес сверкающих карет.
Один шаг. Нога зависла над дорогой. Несколько сантиметров длинною в жизнь. Едва удерживаю равновесие, растягиваю последний миг до бесконечности в голове. Никто не заметит. Люди все так же будут идти мимо, а меня уже не станет. Все просто.
Безжалостному ветру надоело ждать. Налетел, толкает в спину, делает за меня последний шаг.
Слишком много было мыслей, в них потерялась одна, с трудом выбралась в последний миг, мелькнула в свете ярких фонарей приближающейся смерти.
На самом деле я не хочу умирать.
С трудом выпутываюсь из плена сияющего мира. Все чаще он врывается в мои сны, затаскивает в свои сети, держит так крепко, что не вырваться. Становится более реальным, чем настоящий. Словно живу в двух мирах, где боюсь исчезнуть, застрять на грани и не выбраться ни в один из них.
Неделя кошмара за высокими стенами. Дом настолько огромный, что можно потеряться. Хожу по пустым коридорам, слушаю тишину за толстыми дверями, лишь иногда удается поймать тихие голоса чужой жизни. Они кажутся далекими и не настоящими. Тенью ходит сзади Линсан, говорит, что теперь у нее намного больше друзей. Отказывается оставлять меня. Она тоже потерялась между мирами.
Днем мы прячемся за дверью выделенных комнат от всего мира, она охраняет мой сон. Ночью же меняемся местами. Линсан уверяет, что рядом со мной духи говорят тише. Тогда спит она. А у меня появилось время на вопросы. Они уже покрылись пылью, как забытый хлам в дальнем чулане.
Книги говорят больше, чем люди. Гуляю среди них в огромной библиотеке чужого дома. Ищу ответы на свои вопросы в мыслях других. Но почему-то их становится все больше. Кажется неправильным все вокруг. А про себя… Нет ничего. Ни в одной книге, будь то старый фолиант с пожелтевшими страницами и удушающим запахом времени или новая книга. Ни фразы, ни буквы.
Скрип пола за спиной. Линсан. Идет осторожно, касается руками полок, будто в полной темноте, шепчет что-то, не разобрать.
Сердце вздрогнуло, закружили перед глазами холодные искры серого пепла.
— Линсан! — едва успеваю подхватить ее тело. Ловлю у самого пола, слышу прерывистое дыхание, как от въевшейся в легкие пыли бесполезных земель.
Осторожно поднимаю на руки, спотыкаюсь о широкие юбки ее платья. Укладываю на узкий диванчик у большого окна. На нем столь знакомое изображение неизвестного чудища с множеством щупалец, прячется в разноцветном стекле витража.
Сажусь у изголовья на пол, жду, когда выровняется ее дыхание, кручу в мыслях забытую песню, что когда-то звучала на сером пепле пожара. Выдернула из-за грани беспамятства. Она стала тем, что голос из-за стены назвал простым и не существующим здесь словом будильник.
Поднимаюсь, почти бегу вдоль ровных одинаковых рядов. Выхватываю буквы названий. Мне нужно то, что так любила Тьяра. Сказки. В них так легко спрятать любые страхи. Ведь если это выдумка, то и бояться нечего.
Тонкая книжица, даже, похоже, не открытая ни разу. Лежит отдельно от всех в куче ненужной литературы, спрятана под грудой листовок и романтических бредней, манит таинственным названием «Сказания о серой пыли времени. Наши ночные страхи. Правда или вымысел».
— Тьяра? — вздрагиваю от знакомого голоса Линсан. — Нашла то, что искала? — склоняется надо мной, подносит свечку к раскрытой книге.
— Да, Линсан, — улыбаюсь, провожу пальцами по краткому содержанию второй главы. «Безликие палачи. Посланники смерти». — Я нашла.
Неделя изматывающих поисков. Широкие проспекты, переполненные людьми и узкие переулки, пахнущие смертью. Голод добрался до столицы. Несмело вошел за ворота, прячется от блеска позолоты в подворотнях, копит силы, что бы прокатиться по городу бурным потоком народных волнений. С дальних провинций то и дело приходят донесения о возмущениях свободных крестьян. Голод в лице рабов ранговых наделов уже добрался до них.