— Эта девочка — моя дочь? Ответь, София! — уточняет и смотрит так, что кровь в жилах стынет.
В очередной раз я немею: горло сжимает болезненный спазм. Слегка пошатнувшись, киваю. Получается как-то неловко, словно я кланяюсь ему.
Никита не понимает моих телодвижений. Трёт лоб и предупреждает:
— Только не нужно врать. Я все равно добьюсь генетической экспертизы.
Он смотрит как-то исподлобья. Я не совсем понимаю, о какой экспертизе речь.
— Николь — твоя дочь, — выговариваю эти три слова с трудом и опускаюсь на стул. Еще минута такого напряжения — и я запросто могу свалиться в обморок. Никита продолжает стоять. Теперь он смотрит сверху. Я боюсь отвести взгляд. — Не нужно ничего добиваться. Я не вру, — мой голос звучит уверенней.
— Теперь нет, — он неприятно хмыкает. — Как ты могла ее скрывать, Соня? Зачем?
— Ты уже был женат, когда я узнала.
Он выгибает брови:
— Это как-то меняло факт, что ребёнок мой?
В ответ я пожимаю плечами и туплю взгляд. У меня есть и другое объяснение, но теперь оно кажется надуманным. Что бы ни произошло в прошлом, нужно было сказать. Он имел право знать.
Никита присаживается на корточки и пытается заглянуть мне в глаза. Он в полном порядке, а я в полнейшем шоке. Неожиданно. Была уверена, что удивляться в нашем случае положено ему.
— У меня всего десять минут. Такси ждёт. Через два часа самолёт обратно. Но я не уйду, пока не услышу, почему ты так со мной поступила. Тебе никто тогда не угрожал?
Теперь, когда он ниже, от его взгляда не спрячешься. Я отвожу глаза, а потом и вовсе закрываю лицо руками. Мне стыдно. Лучше бы мне угрожали, но нет — это было решение, основанное на ревности, обиде и желании отомстить.
Никита кладет руку на моё колено и легонько сжимает его. Я мотаю головой и убираю руки от лица.
— Я чувствовала себя преданной. Брошенной, ненужной тебе… Злилась. Хотела вычеркнуть тебя из жизни. Забыть! — признаюсь, сжимая руки под горлом.
Мне трудно дышать и хочется плакать. Я по новой проживаю ту давнюю боль.
— Получилось? — спрашивает хрипло.
Отчаянно мотаю головой, чувствуя, как по щекам стекают две теплые слезинки. Я быстро растираю их и всхлипываю.
— Не понимаю тебя, Птичка. Честно. Как ни стараюсь, — произносит он спокойно и поднимается. — Мне пора ехать.
Я тоже встаю.
— Зачем ты приезжал?
— Увидеть дочь.
— Как ты узнал? Мария рассказала?
— Тебя рассекретили Гарик с Ариной. Несложно было сложить два и два.
— Плохо вышло. Я хотела сказать, но никак не получалось, — лепечу, шмыгая носом.
Он смотрит на меня снисходительно, но холодно. Совсем чужой.
— Николь считает отцом твоего бывшего мужа?
— Нет, — спешу уверить, — она не помнит Мишу. Мы не общаемся. Наш брак был фиктивным.
После этих слов Никита подвисает. Хмурит брови и щурится, словно что-то вычисляет в уме.
— Что она знает о своем отце?
— Правду. Он живет очень далеко, в другой стране. Много работает и не может приехать. Она пока не ходит в садик, поэтому не задавала лишних вопросов.
— Значит, я успел. Через две недели я снова прилечу в Испанию, и мы оформим отцовство. Николь станет Гордиевской…
— Нет, — я машу руками, — Я не хочу, не нужно менять фамилию.
— В смысле нет? Николь будет носить мою фамилию, София.
У него заметно раздуваются ноздри.
— Нет! — я начинаю плакать.
— Будет, Соня. Сто процентов. Хочешь ты этого или нет! — отрезает и направляется к двери.
Я встаю у него на пути.
— Нельзя! Пойми меня, пожалуйста. Я не могу этого допустить. Из-за твоего отца.
Никита хмурит брови:
— Он здесь каким боком?
— Помнишь, я говорила, что мой папа погиб? — Кивает. — Так вот, он работал в стройнадзоре и погиб на стройке холдинга «Град». И это было неслучайно. У наших отцов был конфликт, — рассказываю я, немного заикаясь.
— Что ты хочешь этим сказать? — Никита подозрительно косится.
— С тем домом что-то было не так. Я только знаю, что на моего папу упало перекрытие, и все говорили, что неслучайно.
— Следствие было?
— Постановили, что несчастный случай. Но это не правда! Моего папу устранили!
— Что ты несешь? — он усмехается, и у меня срывает тормоза.
— Моя дочь не будет носить фамилию убийцы!
— Ты отдаешь себе отчет в том, что только что назвала убийцей моего отца? — он смотрит ошарашено.
— Не веришь, что это так? А ты спроси у него! Фамилию мою назови и спроси, что произошло тринадцать лет назад! Не станет же он врать родному сыну! Или станет? Такие, как он, ни дьяволу, ни господу богу брехать не боятся!
— Я бы спросил, да не получится! — Никита тоже переходит на крик. — Со вчера он в коме и вряд ли выйдет из нее. Он уже всё, Соня! Готовится брехать кому-то там из них… — он тычет пальцем в небо и закатывает глаза.
Я возмущенно хватаю ртом воздух и не могу найти слов. Какой ужасный разговор получается. Хуже и представить сложно.
— …Не знаю, что там произошло тринадцать лет назад, но моя дочь будет носить мою фамилию, — цедит Никита сквозь зубы и отодвигает меня, чтобы открыть дверь.
— Не делай так! — кричу я ему в спину и топаю ногой. — Это несправедливо!
Он разворачивается и прожигает взглядом.