Большой стационарный Imac, – опять же предмет вожделений Кати. То есть он был им когда-то. В те времена, когда Катя могла позволить себе думать о разных вещах; могла позволить себе быть девчонкой, подсевшей на симуляторы, – вождение пассажирского самолета или там подводной лодки. Или того же биплана, австро-венгерского, прямиком из Первой мировой. Который Ника Селейро так и не догадалась повесить в своем салоне. Мысль о Кате-прошлой тотчас вызвала мысль о Кате-настоящей, а заодно и боль. Легкую, как жужжание тату-машинки. Брагин привык к ней, научился купировать, забрасывать другими мыслями. В основном – связанными с работой. Вот и теперь – он легко переключился на новости из вчерашнего дня.
Они пришли от Паши Однолета. Щенку неожиданно повезло, и он нашел место, так или иначе связанное с девушкой из автобуса № 191. Впрочем, везение это было весьма условным, учитывая, что именно обнаружилось в квартире, к которой подошли ключи.
Очередной труп.
Не безымянный, в отличие от девушки, но масштаб бедствий просматривается уже сейчас. Скрипач, лауреат и, мать его, медийная персона, – а это означает, что Брагина будет трепать начальство. Ежедневно и ежечасно, потому что подобное убийство относится к резонансным; к тем, что находятся на особом контроле и за которыми пристально следит общественность.
Однолет не получил по шапке, хотя и заслуживал: метод проникновения в жилище был выбран не самый удачный, плюс организационные тёрки. Преступление было совершено в Невском районе, и формально его должны расследовать местные правоохранители. Даже следственная группа там отметилась, вызванная участковым (в свою очередь, вызванным Однолетом), – но кому нужен дополнительный геморрой в лице укокошенного деятеля культуры? Правильно, никому. Вот все и спихнули на Брагина, поскольку расследование убийства Филиппа Ерского и Неизвестной необходимо объединять в одно дело. Факт настолько же очевидный, насколько и неприятный. Все эти скрипочки, смокинги и группа поддержки в виде Мюнхенского филармонического оркестра… Далеко не единственного – есть и другие оркестры, не менее прославленные,
– Куришь? – спросил Телятников, упершись в брагинский взгляд.
– Бросил.
– Ну, с таким делом снова закуришь.
– Думаешь, висяк?
– Висяк не висяк, а крови у тебя попьют. Не люблю артистов этих. Сплошной вертеп. Сплошные потаскухи.
– Ну, этот вроде на скрипке играл, – вступился за покойника Брагин.
– Вот и доигрался… хер на скрипке.
– Ну, ты уж совсем! Классика, между прочим, – благородное занятие.
– Положим, его не с инструментом нашли, а без порток. Извращенцы чертовы. Черно у них внутри, черные души, черные сердца. А в мотивах начнешь копаться – такая же чернота и вылезет. Или вообще – Содом и Гоморра. Черви попрыгают. Ой, не повезло тебе, Валентиныч.
– Как-то будет.
– Оно понятно. – Телятников улыбнулся, показав желтые прокуренные зубы. – «Как-то» оно всегда бывает. Степанцов пока походит по квартирам, порасспрашивает, может, нароет что-то ценное. Но я бы не обольщался.
Степанцова, местного коллонтаевского участкового, Брагин видел лишь мельком – обычный, задавленный текучкой старший лейтенант лет сорока пяти с гаком. Мешки под глазами, скорбная подкова вместо губ, плохо выбритые студенистые щеки. Толку от таких служивых немного, особенно в деликатном деле голого скрипача.
– Я и не обольщаюсь.
– Ну, удачи тебе!
Телятников крепко пожал руку Брагину и долго не отпускал, тряся ею в воздухе. Несмотря на бессонную ночь, настроение у него было отличное (пронесло так пронесло!), а вот у Брагина настроение было на ноле. Фиговое настроение, чего уж.
Утром, после летучки у начальства, оно только ухудшилось; ни одной удобоваримой версии относительно убийства девушки в автобусе, а тут еще музыкантишка, пропади он пропадом, нарисовался, есть ли у Сергея Валентиновича хоть какие-то соображения по этому поводу?
– Прикидываем. Думаем. Работаем. Как всегда. Нащупаем подходы – сразу доложу. – Эта домашняя заготовка не раз спасала Брагина. Но сейчас не прокатило.
– «Как всегда» не получится, – ответствовало начальство в лице советника юстиции В. К. Столтидиса.