Ловушка для стервы

Кирилл, притворившийся спящим, наблюдал за Милой сквозь густые длинные ресницы. Когда-то она казалась ему приятной образованной девушкой из высшего общества, с которой он мечтал связать себя узами брака. Но каким-то совершенно невероятным образом все изменилось, и Мила превратилась в жестокое и злобное существо, каковое и женщиной-то трудно назвать.

А ведь он любил ее, Кирилл это хорошо помнит. Теперь же ему требуются невероятные усилия и противоестественное насилие над собой, чтобы ощутить хоть какие-то обрывки чувств, от которых остались одни клочья. Скорее всего она всегда была такой, но он, влюбленный по уши деревенский парень с амбициями много-опытного мачо, просто не замечал этого. Теперь воочию видит перед собой расчетливую и циничную богатую суку, бесстыдно и похотливо ощупывающую его жадным взором, завистливым до чужой красоты.

Кирилл, объятый ужасом, с замиранием сердца наблюдал, как Мила, приближаясь, медленно оголяет плечи, снимая платье из тонкой черной нежной кожи, закрытое до шеи спереди и с огромным вырезом сзади. Оно плотно облегает худенькое тело и сплющивает маленькую грудь, обнажая почти до самого копчика костистую спину, отражение которой Кирилл видит в зеркале. При этом злобное лицо Милы превращается в уродливую маску порока, похоти и животного желания совокупления.

Если бы она только видела себя со стороны! А ведь Мила наверняка выбрала это прелестное платье, чтобы понравиться ему, Кириллу. Тогда почему не позаботилась о выражении лица? Ведь она собирается заняться с ним любовью!.. Хотя вряд ли светская дива Мила Миланская понимает значение этого слова. Для нее важно только удовлетворение собственных страстишек, рабой которых она является.

И все-таки, несмотря ни на что, он должен сделать последнюю попытку, чтобы оживить в себе умершее чувство к ней… Должен?! Да с какой стати?

Кириллу вдруг стало так тошно, что он как бы невзначай накинул на себя простыню, прикрывая наготу, и нехотя открыл глаза. Его прекрасное тело отказывалось принимать это грубое подобие женского существа, так как ни о какой любовной близости здесь и речи не могло быть, ведь ему грозило принудительное и грубое насилие над личностью.

Теперь Кириллу в состоянии помочь только хороший скандал, который он немедленно и спровоцировал.

— Это ты, старушка? Уже пришла? — сладко потягиваясь, насмешливо начал Кирилл, намекая на их почти десятилетнюю разницу в возрасте и пуская в ее сердце самую ядовитую стрелу.

Мила замерла. Обидные слова попали точно в цель, растревожив глубоко спрятанные страхи. Ведь самое потаенное желание королевы светского мира — сохранить как можно дольше уходящую невозвратно молодость, которую она пыталась удержать всеми средствами, тратя целые состояния на косметические процедуры и совсем не осознавая, что с таким скверным характером вряд ли добьется чего-то путного.

— Ну, поведай, кого ты сегодня со свету сжила? Кого уничтожила? Кого загрызла или закопала в землю? А какую надпись написала — «Тут похоронена жертва отказа поклонения великой и могущественной Милы Миланской»? Или «Спи, дорогой, ты не оправдал моих надежд»? — с издевкой продолжил Кирилл.

Встав с кровати, он медленно принялся одеваться, не глядя на Милу:

— Ты извини, дорогая, но мне что-то нездоровится.

Мила дернулась, словно от пощечины. Такой откровенной дерзости она не ожидала и стояла, прищурившись и задумчиво разглядывая Кирилла. Словно таракана, неизвестно откуда взявшегося в ее роскошной спальне, больше напоминающей царские покои.

— Ты, милый козлик, сегодня будешь уже пятый, — пришла в себя от шока Мила. — Но с тобой я поступлю суровее, чем с другими. И останутся от тебя только рожки да копытца, — ласково произнесла она. И тут же рявкнула: — Если немедленно не заткнешься! А теперь — живо в постель! Я буду через минуту. И подробно тебе расскажу, как и за что пытала неугодных мне паршивых людишек из моей свиты… перед тем, как их закопать.

Кирилл затравленно глянул на Милу. От ее гротескной улыбки по спине дружно побежали мурашки и появилось отвратительное чувство безысходности. Он понял, что совершил непоправимую ошибку. Почему не смирился, не расслабился и не получил сомнительное удовольствие, раз уж ей так захотелось поиграть в любовь? Его бы не убыло. А он расхорохорился, дурашка, перья павлиньи распустил. Вот она теперь эти перья-то и повыщипывает.

Страх тяжелыми цепями сковал волю Кирилла.

— Так что готовься, козлик, — бросила Мила и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

«Убить ее, что ли?» — невольно подумал он и сам испугался так долго скрываемого от себя тайного желания. Только ужас, дикий и всепоглощающий, мог породить эти греховные мысли.