Ловушка для вершителя судьбы

Но через несколько лет этого сплошного тихого счастья в нем поселилась какая-то тревога. Алексей стал просыпаться по ночам и часами лежать с открытыми глазами. В голове могли роиться самые разные мысли: о собственном предназначении в этом мире; о далеких неведомых странах, побывать в которых ему явно не светило; о сантехнике, который уже неведомо какую неделю обещает достать нужные краны; о шубке для жены, такой дорогой и такой нереальной при их доходах. Но при этом каждое ночное бдение обязательно заканчивалось одним и тем же – где-то в глубине сознания вдруг рождалась мысль, которая все настойчивее и настойчивее сверлила висок: «Что же ты не пишешь? Давай, не ленись!» Словно кто-то невидимый, но очень упрямый все задавал и задавал ему этот вопрос.

Сначала Алеша отмахивался от этого невидимки, как от назойливой мухи: писать не хотелось, и не о чем было писать, не придумывались ни идеи, ни сюжет. А самое главное – отсутствовало желание. То рвущее на части желание, которое жило в нем тогда, в пору вступления во взрослую жизнь.

Но однажды Алексей проснулся, как от резкого звонка. Дернулся на кровати, привстал. Прислушался. Тихо. Жена спала рядом, сын в соседней комнате спокойно сопел в две дырочки. Алеша успокоился, лег, слегка поправив подушку. И тут понял вдруг, что его разбудило. Это сон! Снова сон!

Он постарался восстановить в памяти свое ночное видение – уж очень оно было необычным, ярким. Когда все фрагменты соединились, точно детальки пазла, он улыбнулся: какой сюжет для книги, какой сюжет! Захотелось немедленно встать и записать увиденное, чтобы оно не пропало, не развеялось вместе с утренним светом. Так он и поступил.

Многим творческим личностям хорошо знакома ситуация, когда увиденное или придуманное в ночных грезах кажется чем-то потрясающим, чуть ли не гениальным – а утром оборачивается нелепостью на уровне бреда. Но в тот раз с Алексеем Ранцовым ничего подобного не случилось. Перечитав свои записи перед завтраком, он ахнул: оказывается, ночью он не просто записал сюжет сна, но создал практически завершенный текст, чуть ли не целую главу. Самому верилось в это с трудом, но Вероника, потрепав его по голове, сказала:

– А чего ты удивляешься? Ты талантливый человек. А у талантливых людей, я где-то читала, мозг настроен на творчество постоянно. Ты можешь работать, играть с Павлушкой или даже спать – а твое подсознание продолжает творить.

– Наверное, ты права, – вынужден был согласиться Алеша. – Я был под таким впечатлением от сна, что, наверное, впал в творческое оцепенение и сам не заметил, как написал такой большой кусок текста. Но все равно это как-то странно…

Теперь почти каждый вечер Алексей обязательно садился за письменный стол, и яркий сон, так властно разбудивший молодого писателя, обретал плоть в словах и поступках героев его быстро рождающегося романа. Ранцов удивлялся сам себе: откуда что бралось. Персонажи оживали на глазах, обретали внешний облик, характеры и судьбы.

Он часто вставал ночью и записывал осенившие его вдруг идеи, удачные фразы и новые повороты сюжета. А утром вновь удивлялся ночным придумкам, яркой стилистической манере, изыскам языка.

Так за какие-то три месяца у Алексея Ранцова почти сама собой создалась новая книга, совсем не похожая на две предыдущие. В романе – объемном, философском и тонко, почти поэтически написанном – главным героем была… душа. Это оказалось странно и очень неожиданно для самого автора. Всю свою сознательную жизнь Алексей Ранцов был атеистом и материалистом – и вдруг… Впрочем, тогда, в начале девяностых, подобные вещи воспринимались на «ура». Все непонятное и непознанное – от мистических учений Блаватской и практических пособий по диагностике кармы до жизнеописания Алистера Кроули и инструкций к гаданиям по «Книге перемен» – пользовалось огромным спросом и, соответственно, печаталось в почувствовавших вседозволенность гласности издательствах.