Ловушка для ворона

Много лет спустя Грэйс могла воспроизвести рыжую белку с фотографической точностью. У неё был большой глаз, усики, а хвост был почти чёрным. Она могла снова представить, как белка роняет орех в речку и расползающуюся зыбь. Она так же точно знала, что в тот день они не увидели выдру, хотя та река, наверное, была отличным местом для выдр.

Нэн не говорила с Грэйс, пока они шли, хотя, видимо, разговаривала сама с собой. Сперва Грэйс старалась быть вежливой.

– Простите? – сказала она, когда Нэн забормотала. Нэн повернулась и посмотрела на неё, но ничего не ответила.

Грэйс понравился такой ответ. Она была сыта по горло людьми, спрашивающими, как она себя чувствует, и ожидающими ответа. Она бы предпочла смотреть на белку и коричневую форель в реке.

– Хорошо провела время? – спросила социальный работник в машине по пути домой.

– Да, спасибо. – Она сказала так не просто из вежливости. Прогулка ей понравилась. Чуть запоздало она добавила: – Правда, я не поняла ничего, что говорила Нэн.

– О, – сказала социальный работник. Грэйс поняла, что она не слушала. Мисс Торн часто задавала вопросы и не слушала ответы.

Все остальные поездки, чтоб навестить Нэн, проходили по той же схеме. Социальный работник привозила её и позже возвращалась, чтобы забрать её. Грэйс однажды спросила её, куда она тогда ездила, доехать до города времени бы не хватило. Та ответила, что у неё есть ещё клиент, которого надо навестить.

– Приёмный ребёнок? – спросила Грэйс с завистью. Ей бы хотелось, чтоб её удочерили здесь, за городом.

– Нет. Человек, который, может, однажды захочет взять приёмного ребёнка.

Грэйс хотелось спросить, не захочет ли тот человек удочерить её, но это было бы грубо по отношению к нынешним тёте и дяде, которые старались изо всех сил.

Какая бы погода ни стояла, Грэйс отправлялась на прогулку. Она терпеть не могла сидеть всё утро в вонючем фургоне. Часто она уходила одна. Даже если Нэн была с ней, пожилая женщина и ребёнок все ещё разговаривали очень мало. Грэйс это успокаивало.

Со временем Грэйс уверилась в том, что Нэн была матерью её отца. Она ничего не помнила об отце. В альбоме, собранном социальным работником, была фотография, подписанная «Папа», но она ничего для неё не значила. Там не было фотографий отца и матери вместе или их всех как семьи. На фотографии её отца был высокий худой мужчина, стоявший перед кирпичным домом с покатой шиферной крышей. Там была терраса с цветами на окне. Это точно не был тот дом, где она жила с матерью, где умерла её мать. Она отлично помнила тот дом, безликий и новый, как многие из домов приёмных родителей.

Грэйс никогда не приходило в голову расспросить своего социального работника о фотографии или об отце, даже спросить, был ли он жив. Она знала, что не получит прямого ответа. Мисс Торн всегда, казалось, пугала информация. Она охотно говорила о чувствах, могла пространно рассуждать о них, но факты её смущали. Возможно, поэтому Грэйс они так нравились.

Она пришла к выводу, что человек на фотографии связан с Нэн, потому что сад возле одноквартирного дома на изображении был совершеннейшей свалкой. Трава по пояс, мусор в чёрных пластиковых пакетах был сложен перед садовой оградой. Именно чёрный пластик связал в сознании Грэйс Нэн с её отцом. Это и ещё то, как мужчина стоял, сердито глядя в камеру.

Нэн сердито смотрела на всех, даже если не была сильно недовольна.

Как-то раз они сидели на солнце на ступеньках фургона, ожидая, когда приедет на машине социальный работник и отвезёт её домой. У Грэйс был хороший день. Она впервые увидела зимородка и проследила за ним до его гнезда в отверстии в речном берегу. В лесу рос дикий шиповник. Она была постарше, шёл её последний год в начальной школе. Внезапно она спросила:

– Где мой папа?

Грэйс не собиралась задавать этот вопрос, но ей было уютно сидеть там на солнце, расслабившись после прогулки, так что, когда он пришёл ей в голову, она озвучила его, не обдумав всё, как обычно. Однако затем она осознала его значимость. Она внимательно следила за Нэн. Обычно Нэн бормотала, потому что у неё не было зубов, но, приложив некоторые усилия, Грэйс научилась разбирать, что она говорит. Сегодня, впрочем, Нэн не пыталась заговорить.

– Вы знаете, правда? – Подобная настойчивость не была свойственна Грэйс. Она ждала. Слеза скатилась из глаза Нэн вниз по ложбинке, отделявшей её щёку от носа, на покрытую щетиной верхнюю губу, но от Грэйс было так не отделаться.

– Ну? – потребовала она.

Тогда они услышали, как машина социального работника трясётся по дороге. Солнце было так низко, что светило Грэйс прямо в глаза, и она не могла разглядеть машину, лишь расплывчатое очертание, пока та не остановилась у фургона. Нэн вытерла глаз краем передника.

По пути домой социальный работник спросила:

– Что случилось с Нэн?

– Я не знаю, – правдиво ответила Грэйс.

В то время социальный работник, казалось, приняла этот ответ, но Грэйс больше никогда не брали навещать пожилую даму. Никакого объяснения ей не дали.

Глава двадцать вторая