Ловушка (ЛП)

По мере того, как проходили часы, его тревога возрастала. Что будет он делать, если Иоланда, несмотря на свое обещание, не приедет вечерним поездом? Ему останется только заключить, что ее арестовали. Он окажется в положении, которое обязывало его вернуться. И он снова рассердился. Он предвидел это. Почему она его не послушала?

Бриде давно знал, что один молочник, магазин которого находился на маленькой улочке за Якобинским базаром, каждое утро ездил на небольшом грузовике к самой линии демаркации, увозя с собой по четыре, пять или шесть человек, желавших незаконно выехать из оккупированной зоны. Он был патриотом. В некоторых кругах им восхищались. Его поведение доказывало, что еще оставались французы, которым было не занимать смелости.

Бриде предпочел бы, чтобы кто-нибудь свел его с молочником, но он так торопился покинуть Лион, что отказался от затеи искать посредника. Около пяти часов, он решился идти к молочнику один. Он сможет внушить доверие, вызвать сочувствие. Если уж кто и производил впечатление человека из полиции, то конечно не он.

Железная штора была наполовину опущена. Хотя перемирие длилось всего четыре месяца, торговля продуктами питания была подчинена стольким регламентациям, которые явно составляли основную заботу немцев, что торговцы, в силу невыполнимости требований, закрывали свои магазины под самыми неожиданными предлогами. Власти же еще не дошли до того, чтобы требовать открытия магазинов, хотя бы и с пустыми прилавками.

Бриде овладела нерешительность. Как его примут? Когда он заговорит о демаркационной линии, молочник, быть может, сделает вид, что не понимает его. "Ну что же, все-таки попробуем", – пробормотал Бриде. Он нагнулся, чтобы пройти под шторой. В темном магазине было пусто. Он позвал. Вышла женщина. Бриде приготовился, было, пуститься в долгие объяснения, чтобы дать ей понять, чего же он хотел, когда она сказала: "Подождите минуту, мой муж сейчас спуститься". И действительно, скоро спустился высокий мужчина. "Хотите отправиться завтра утром?" – сходу спросил он. "Да", – ответил Бриде, удивленный, что его собеседник говорил без предосторожностей. "Вот и отлично. У меня как раз оставалось одно место". "Но дело в том, что нас двое!" "Ах, вот как, тогда дело хуже". "Вы потеснитесь", – сказала хозяйка. Молочник колебался, потом, наконец, согласился. "Приходите сюда в семь часов".

Они пожали друг другу руки. Бриде был воодушевлен. Все было устроено, не нужно было больше ни о чем беспокоиться. Тем не менее, в глубине души, он был немного разочарован. Причиной такого разочарования было не то, что ему пришлось заплатить 800 франков за себя и за Иоланду, и ни то, что примерную сумму ему предстояло заплатить проводникам, но то, что это тайное соглашение чем-то походило на торговую сделку. Было бы гораздо приятней, достойней, если бы этот молочник и в самом деле был патриотом, как о нем говорили, если бы он принимал деньги лишь в тех количествах, в каких в это было необходимо, если бы его поступок был спонтанной и беззаинтересованной манифестацией сопротивления и если бы не чувствовалось, что он извлекал личную выгоду из того несчастного положения, в котором оказались его сограждане.

* * *

В восемь часов Бриде отправился на вокзал Перраш. Он так боялся, что, дождавшись выхода последнего пассажира, окажется один, что Иоланды не будет в поезде, что сетовал на себя за то, что так точно определил время и место встречи. Не лучше ли было, если бы он встретился с ней уже в гостинице? Уже сотни людей толпились на северном и южном выходах. Теперь ужу Бриде боялся другого, что Иоланда будет не одна, что ее будут сопровождать инспектора из Виши, знавшие, что она собиралась встретиться с мужем.

Вскоре показались первые пассажиры. Неожиданно он издал крик радости. Среди них была Иоланда, улыбавшаяся, одна. Не было никакого сомнения, она была действительно одна. Пассажиры, что шли за ней, останавливались, обнимали родственников, расходились в других направлениях.

– Вот видишь, – сказала она с торжествующим видом, – со мной ничего не случилось.

– Да, да, я вижу, – сказал Бриде, из нежности взяв ее руку чуть ли не под самую подмышку.

– Они тебе что-то сказали? – спросил он несколько минут спустя.

– Ничего. Я так и знала. Они были бы рады видеть нас вместе, и это все.

– Соссье ничего такого не сказал? Ему не показалось странным, что я не пришел?

– Нет. Он просто сказал, что это печально.

– Ах, он сказал, что это печально, – сказал Бриде с беспокойством.

– Мы тут же заговорили о другом.

– Но что они от меня хотели? О чем вы говорили?

– Он спросил у меня, где ты, когда я тебя снова увижу. Я сказала ему, что мы договорились встретиться сегодня вечером.

– Ты ему это сказала?

– Естественно. Нет ничего неуклюжей, чем говорить правду лишь наполовину. Или врать, или говорить правду. Они оставят нас в покое только в том случае, если мы будем с ними искренни. Таким образом, у меня не было никаких причин скрывать от них, что мы решили вернуться в Париж и возобновить нормальную жизнь.

– Ты сказала им, что мы едем в Париж?