Ловушка (ЛП)

– Да, именно так, в твоих же интересах. Утенин меня поддержал. Он находил, что это было лучшим решением. Тем не менее, было бы еще лучше, если бы ты пошел со мной.

– Зачем?

– Чтобы самому все это сказать. Это выглядело бы солидней. Они, конечно, были очень любезны, но мне показалось, что их несколько покоробило.

– Отчего?

– Ни от чего. Мне просто показалось. Что ты хочешь, это всегда производит дурное впечатление, когда мужчина вместо себя посылает свою жену.

– Я не посылал тебя. Напротив, я не хотел, чтобы ты ходила.

– Ты прекрасно знаешь, что это было невозможно. Они – хозяева положения, у них в руках власть. Никто не знает, сколько еще протянется эта история. Она может затянуться на десять лет.

– Ты, по крайней мере, не говорила об Англии?

– Не было повода.

– Спорю, что ты говорила об этом.

– Ты с ума сошел.

Бриде на мгновение задумался. Конечно, Иоланда не говорила об Англии. И, тем не менее, у него создавалось впечатление, что она зависела от этих людей в гораздо большей степени, чем о том говорила, что между ними и ей существовало довольно странное представление о нем. Он был "слабак". Ему не сделают ничего плохого. Более того, ему помешают навредить себе тем, чтобы он, например, не примкнул к Голлю.

Резко изменив тон, Бриде сказал:

– В конце концов, с этим покончено, не будем больше об этом говорить. Сегодня я хорошо поработал. Завтра утром, в семь часов, мы отправимся на молочном фургоне к самой демаркационной линии. Когда мы ее перейдем и окажемся у немцев, грустно это говорить, но мы снова задышим свободно.

Иоланда, казалось, удивилась.

– Что ты хочешь сказать?

– Мы перейдем линию демаркации через Верден-сюр-ле-Ду.

– Сперва тебе нужно получить пропуск.

Бриде сорвался в крик:

– Пропуск! За кого ты меня принимаешь. За кого ты только меня принимаешь. Ты думаешь, я пойду просить пропуск? О, нет! Я лучше останусь здесь.

– Но милый, тебе его сразу же выпишут в Комендатуре.

– Плевал я на эту Комендатуру. Это единственный способ проехать. Шито-крыто. Ты понимаешь, я больше не хочу иметь никаких дел ни с немцами, ни с Виши. С меня довольно.

– Хорошо, – сказала Иоланда, дипломатично уступив.

Но, немного погодя, она добавила, что не хотела бы, чтобы ее на три недели посадили в тюрьму, вернули обратно и взяли на заметку.

– Так значит, ты хочешь идти к немцам и просить у них пропуск? – спросил Бриде.

Она ответила, что он все время преувеличивал, что с таким настроением он, в конце концов, нарвется на неприятности. У нее уже был этот пропуск. В Комендатуре не возникло никаких сложностей. Ему оставалось только сделать то же самое. Она рассказала ему даже историю про лифт в Карлтоне. Она оказалась в нем вместе с высокопоставленным немцем, который немедленно снял фуражку и который, хотя ему нужно было на третий, а ей на четвертый, поднялся с ней до самого четвертого этажа. Он открыл ей обе дверцы кабины, отдал салют, после чего спустился с четвертого этажа на третий пешком. "Ты можешь говорить мне, что хочешь, но французский офицер никогда не поступил бы так по отношению к незнакомой женщине".

– К счастью! Француз никогда не стал бы заискивать и унижаться. Что касается меня, моя дорогая, то пусть меня лучше арестуют при переходе демаркационной линии, чем я сяду в лифт Карлтона. Это дело принципа.

Вечером, в комнате, они прекратили обсуждение своих разногласий. Было решено, что каждый будет действовать так, как он того хотел. После семи лет совместной жизни, интеллигентные супруги научаются уважать желания друг друга без того, чтобы переставать любить. Бриде поедет в фургоне, поскольку он того хотел, а Иоланда, она через несколько дней сядет в вечерний поезд, так называемый Парижский экспресс, даром что тот, из-за проверки, долгие часы простаивал в Мулене. Она сказала мужу, чтобы тот занялся квартирой, сходил за ценностями, которые она передала друзьям на хранение. Это был сундук, который находился у одной из тетушек. Это был "Эффект снега", подаренный Зенгом, художником из Франш-Конте, который в тот момент должен был высоко цениться. Она попросила его также сразу, как он приедет, сходить на улицу Сан-Флорентин. "Это очень хорошо, что мы возвращаемся, потому что ты знаешь, милый, немцы отслеживают квартиры тех, кто не вернулся".

Иоланда так часто говорила ему о своих чемоданах, своих предметах ценности, своем белье, что Бриде не обращал никакого внимания на ее рекомендации. Но когда она достала из своей сумки связку из восемнадцати ключей, которую она таскала, несмотря на вес, с момента отъезда из Парижа, он неожиданно взорвался.

– О, это – нет! – крикнул он.

– Что ты?

– Если ты полагаешь, что я намерен жить в квартире, то ты ошибаешься. К тому же это было бы безумием с моей стороны.

Лицо Иоланды выразило глубокое изумление.

– Не понимаю, – сказала она.

– Я совсем не хочу, чтобы меня могли найти.

– Но тебе абсолютно нечего бояться, милый. Никто не желает тебе зла.

– Они так говорят, я знаю. Я лучше соблюду осторожность. Я не вернусь домой. Там нечего делать.

– И куда ты собираешься идти?

– Я пойду к твоему брату.