Ловушка (ЛП)

Часов в десять, когда Бриде глядел в окно, располагавшееся как раз над его кроватью, он вдруг увидел на дороге, по ту сторону проволочных заграждений, два грузовика, в которых стояли люди. Расстояние было еще слишком велико, чтобы разобрать, что это были за люди. Грузовики приближались, оставляя за собой облако пыли, стелившееся по дороге. Неожиданно он узнал немецких солдат. Они сменили французских жандармов. Бриде, который по жизни всегда хранил дурные новости при себе, был настолько потрясен, что тут же подозвал своих товарищей. Они припали к окнам. В течение нескольких минут они, казалось, не понимали значения этой смены. Затем, словно испытывая облегчение от того, что еще более усугубляли ситуацию, они пустились причитать. Нет, не пятнадцать, а тридцать, пятьдесят заложников будут расстреляны. И немцы не удосужатся узнать, будут ли то женатый, отец семейства, опора семьи, герой прошлой войны, тяжелораненый, и т.д.

Бриде жалел, что поднял своей в комнате такой переполох. Когда он пытался объяснять своим товарищам, что не все еще было потеряно, те грубо обрывали его. Вот он посмотрит. Недолго осталось ждать. Скоро, скоро его поставят к стенке. Но этот всплеск общего гнева очень быстро стих.

– Все равно нужно попытаться что-то разузнать, – сказал один из заключенных.

– Кто-то из нас должен сходить в контору, – предложил другой.

Вызвался Бриде. Вскоре он спрашивал у лейтенанта Корзетти, правда ли то было, что из лагеря будут взяты заложники. Едва он задал этот вопрос, как лейтенант замахал руками, как полоумный. "Ну просто сумасшествие какое-то. Да что с вами всеми? Вы что же, в конце-то концов, забыли заявление? Просто невероятно, чтобы люди могли быть настолько мнительны. Наверняка среди вас есть какие-то баламуты. Какое мнение составят о нас немцы, которые на нас смотрят? Мы и так уже имеем репутацию прыгунов и паникеров, а теперь еще прослывем трусами".

Жандармов сменили немцы, и в лагерь, словно ничего не произошло, снова вернулись покой и надежда. За ними наблюдали, но пока что не приближались. Они не имели злобного вида. И, что успокаивало, чувствовалось, что они слепо подчинялись инструкциям и ничего не делали сами по себе. Но среди ночи, в несколько приемов, прозвучало несколько отдельных выстрелов. В воздухе было неспокойно. Это немного походило на то, что инструкции были настолько строгими, что часовые откликались на любой шорох.

Все утро следующего дня заключенные старались расспросить часовых. Поначалу те подпускали к себе. Но надо отметить, что после обеда все они, как только к ним начинали приближаться, словно сговорившись, показывали, что готовы были пустить в ход винтовки.

Уже в четыре часа лагерь настигло новое потрясение. Машина немецкой марки, крытая серым брезентом и покрашенная в серый цвет, начав подавать сигнал более чем за пять сотен метров от лагеря, чтобы дать время дежурному поднять шлагбаум, на всей скорости въехала на территорию лагеря и резко остановилась перед бараком, где располагалось правление. Немецкий офицер в высоком чине вышел первым, за ним вышли субпрефект и двое лейтенантов-адъютантов коменданта лагеря. Ему взяли на караул. Он вскинул прямую руку и щелкнул каблуками. Субпрефект снял шляпу. Лейтенанты, немного поодаль, держали руки у своих кепи. Было заметно, что те были очень горды тем, что могли продолжать отдавать салют таким способом. Они могли сколько угодно находиться в подчинении иностранцев, но никто не мог им запретить отдавать салют на их манер.

Бриде чувствовал, что слабел от пессимизма, вновь начинавшего исходить от каждого. Его товарищи уверовали в неотвратимость трагедии, и лишь он один все еще хотел на что-то надеяться. Он сказал: "Ничто не доказывает, что будут назначены заложники. Может быть, за нами надзирают, чтобы переместить в другой лагерь". Его товарищи посмотрели на него. Но в этот раз они не взорвались, поскольку начинали понимать характер Бриде.

Ночью снова раздались выстрелы, на этот раз более многочисленные. Бриде охватил страх. В чудовищном обычае коллектива существует как бы потребность загодя создавать нужную атмосферу. Эти бессмысленные выстрелы, теперь он понимал это, конечно же, были своего рода необходимой подготовкой к выполнению отвратительной операции.