Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

Барсук был случаем того же рода, и его сразу пустили в дело. Правда, в отличие от истории с котом, которая разыгрывалась на обычном лесном пригорке, с березами, цветами и мхами, теперь было выбрано гораздо более сухое и, в биологическом отношении, более бедное место — расположенный повыше каменистый участок, где растительность по преимуществу состояла из вереска и тоненьких сосен. Здесь и обрел пристанище покойный барсук, а чтобы тело, ненароком оставленное без присмотра, не утащила лиса, его поместили в такую стальную клетку, какие обычно служат домиком для полуручных кроликов и морских свинок, бегающих в колесе. Эту картину тоже легко себе представить. Мертвецки мертвый барсук в тесной клетке для домашних любимцев посреди леса. Зрелище было настолько диким, что клетку сочли необходимым снабдить маленькой табличкой, разъяснявшей, что тут занимаются наукой, а не чем-нибудь другим.

Признаюсь, мне порой тоже хотелось иметь при себе такую табличку.

В апреле, начиная с того дня, когда южное солнце вскрывает ранние почки на вербе, вылетают и первые журчалки. Их маленькие, неприметные разновидности, которые в книгах нередко называют раритетами, возможно потому, что они действительно редки, но скорее всего потому, что их просто никто не успевает увидеть. Насекомых собирают летом — во время каникул и отпусков, так было всегда, и поэтому летняя фауна гораздо лучше известна, чем ранние весенние мухи, которые иногда летают всего неделю или две. Кроме того, лучшие вербы, как правило, настолько высоки, что сачком до них не достать; можно стоять под ними и смотреть в бинокль на то, что происходит в цветках наверху, мучительно размышляя, какие виды мух там летают. Можно, конечно, обзавестись сачком на длинной палке (находчивые чехи продают восьмиметровые палки для сачков) и стоять в лучах весеннего солнца, как сбившийся с пути прыгун с шестом, но говорят, что довольно трудно сохранять достоинство, маневрируя таким дрыном, поэтому я вместо этого отыскал несколько маленьких верб, которые все же цветут. Четыре-пять зарослей в разных местах острова. Там я и провожу те апрельские дни, когда светит солнце и трава растет с такой скоростью, что лежащие на земле сухие листья шуршат. Какие кусты я выбираю, зависит от направления ветра.

Потом наступает черед печеночниц. За ними появляются ветреницы, лютики, калужницы, примулы, а когда в середине мая распускаются цветы клена, все зимние невзгоды окончательно забываются.

Один их окрас приводит меня в прекрасное расположение духа. Цветы клена зеленовато-желтые, а молодые листики желтовато-зеленые — именно так, а не наоборот. На расстоянии смесь этих двух полутонов образует третий цвет, настолько прекрасный, что для его описания в языке просто нет подходящих слов. Как всем известно, ближе к лету зелень приобретает более глубокий оттенок, а цветение клена как раз является стартовой точкой, когда вокруг светлее и прелестнее всего. Неделя, может быть две, а затем уже всерьез распускается ольховый лес. Мне бы искренне хотелось, чтобы это знали все. "Цветет клен". Тогда бы не требовалось оставлять более длинные сообщения на автоответчике. Люди бы все понимали. Смотрели на краски, проникались оттенками — и понимали. Тогда летает все, абсолютно все. Тысячи комментариев. Целый справочный аппарат.

6. Рене Малез (1892—1978)

Рене Эдмон Малез родился в Стокгольме и очень рано оказался в плену всевозможных соблазнов энтомологии. Вечно одна и та же история. Да и разве есть среди нас такие, кто впервые ступил на эту стезю не в детстве?

Согласно семейной легенде, в его случае все решили летние каникулы, проведенные во Франции, у кузена, который собирал бабочек. Рене незамедлительно взялся за дело. Основами ботаники он уже владел, поскольку его мать была дочерью садовника или же просто потому, что мальчику из хорошей семьи в то время полагалось иметь полноценный гербарий. Его отец — блестящий повар, переехав в Швецию из Франции, он долгие годы работал шеф-поваром в знаменитом ресторане "Оперный погребок". От него Рене унаследовал определенную тягу к ресторанам, а позднее — деньги, но отнюдь не интерес к еде. На протяжении всей жизни он, напротив, главным считал питательность, а не вкус. С годами у него накопилось много баек о цинге и зажаренных в яме медведях.

Малез был прирожденным охотником, и уже в детстве у него проявилась склонность к экстравагантным методам ведения охоты и необычным трофеям. Он сам частенько рассказывал о снайперской стрельбе в Стокгольме, на добропорядочной площади Эстермальмсторг, где на рубеже веков на одном из верхних этажей жила его семья. Вдохновившись каким-то описанием жизни в тропиках, он изготовил трубочку и оттачивал меткость, вонзая, подобно плюмажу, острые стрелы в шляпы проходивших по площади дам.