Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

Ничего сенсационного не происходило. Лот номер 161 — картина, изображающая Святое семейство, написанная неизвестным фламандским художником, правда, ушла за 195 тысяч против стартовых 2$, но в целом мероприятие носило довольно рядовой характер. К тому же, как я сказал, дуло. Под конец я не выдержал и переместился поближе, заняв место неподалеку от стола с зеленой скатертью и вазой с разноцветными тюльпанами, где пятеро сотрудников принимали ставки по телефону. Видеокамера на заднем плане регистрировала малейшее движение лопаточек с номерами в руках у покупателей. Пульс учащался.

Торговля началась, конечно же, в задних рядах. Я обернулся и попытался посмотреть, кто делает ставки, но теперь я сидел настолько неудачно, что никак не мог выделить кого-либо из толпы. К тому же дело пошло быстро. Вскоре выкрики смолкли. Торговля продолжалась теперь между каким-то человеком в самом конце зала и покупателем, звонившим по телефону. Сотрудник, который держал как раз эту трубку, говорил по-итальянски. Я с напряжением ждал. Вскоре остался только итальянец в трубке. Раз. Два. Но послушайте, подумал я и махнул своей лопаткой. А раз уж дошло до этого, то пиши пропало. Теперь решалось: он или я. Разве можно допустить, чтобы принадлежавший Рене Рембрандт исчез из страны? Должен ведь, черт возьми, быть какой-то порядок. Итальянец предложил 20 тысяч. Я держал свою лопатку до тех пор, пока он не отступился. Молоток упал.

Итак, я стал обладателем копии фальшивого Рембрандта. Маленькой. По всей видимости, украденной. Пульс резко упал, я ощутил сухость во рту и легкое головокружение, но продолжал сидеть, чувствуя апатию и полное опустошение. Монотонный голос аукциониста затих и куда-то исчез, продававшиеся предметы меня не волновали, я утратил интерес ко всему, даже перестал мерзнуть. Меня подташнивало...

и терзали мысли о финансовых сложностях. Совершенно обессиленный, я смотрел в окно сквозь тюлевые занавески, прислушиваясь к собственному дыханию, мой взгляд блуждал по серой дымке и снегу в парке Берцелиуса, потом скользнул к стоявшим у светофора на Нюбру-план автобусам и трамваям, а оттуда — к сверкающему золотом Королевскому драматическому театру и улице Сибиллегатан, где чуть повыше в гору, в доме номер 21, жил когда-то с родителями маленький Рене Малез.

Откуда-то медленно, словно отдаленная перелетная птица, во внезапно образовавшейся пустоте стало возникать воспоминание. Подступило какое-то смутное ощущение, некий навязчивый вопрос и сомнения, каким-то образом связанные именно с этим местом, возможно с какой-то пьесой, названия которой я не помнил, но в которой говорилось о проклятии бедности и бегства.

Возникли реплики. Запахи.