Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

Что же пытались поймать эти люди? Вряд ли только насекомых.

Словом, мои познания в искусстве так и не приумножились должным образом, и мое прошлое тоже особого интереса никогда не представляло. Поэтому, когда кто-нибудь начинал задавать мне вопросы, я лаконично отвечал, что мухи-журчалки — непритязательные существа, которых легко собирать и можно встретить во многих обличьях. Порой они вовсе не похожи на мух. Некоторые из них напоминают ос, другие — медоносных пчел, паразитических перепончатокрылых, гнус или тоненьких, хрупких комаров, настолько мелких, что нормальные люди их даже не замечают. Многие их виды похожи на крупных щетинистых шмелей и вдобавок жужжат во время полета и покрыты пыльцой. Не обмануть им только знатока; а нас хоть и немного, но мы очень живучи.

Разница тем не менее большая, на самом деле куда больше сходства. Так, например, осы и шмели имеют, как и все остальные перепончатокрылые, по четыре крыла, а у мух их только два. Это элементарно. Однако такую деталь видят редко, поскольку мухи с легкостью производят несколько сотен взмахов крыльями в секунду.

В энтомологической литературе, которая вскоре начала заполнять мой дом на острове, упоминается финский исследователь по имени Олави Сотавалта, чьим главным интересом в жизни было именно изучение того, с какой частотой насекомые машут крыльями. Особенно много он занимался мокрецами — одними из назойливых микронасекомых, которым, как оказалось, удавалось достигать невероятной частотности: тысяча сорок шесть взмахов крыльями в секунду. Все это удалось с величайшей точностью измерить в лаборатории при помощи чувствительнейших инструментов, но для научных выводов Сотавалта, похоже, в той же степени решающими оказались его удивительная музыкальность и абсолютный слух. Он мог определять частотность, просто прислушиваясь к жужжанию, и слава его началась, когда он во время широко известного эксперимента сумел обработать мокреца так, чтобы скорость насекомого превышала пределы возможного. Сотавалта разогрел малюсенькое тельце мошки на несколько градусов больше обычного и подрезал ей скальпелем крылья, чтобы свести к минимуму сопротивление воздуха, после чего малютка смогла достичь двух тысяч двухсот восемнадцати взмахов крыльями в секунду. Дело было во время войны.

Олави Сотавалта видится мне лежащим на спине в серо-зеленом спальном мешке где-нибудь в царстве белых ночей Северной Финляндии, возможно на берегу болота Энаре, с задумчивой улыбкой он прислушивается к миллиардам звуков Вселенной, тоненьким, как слюда.

Однако я собирался рассказать о маскировке, об умении журчалок походить на шмелей. Всем понятно, зачем им это надо. Выгодно. Птицы с удовольствием едят мух, но обычно избегают перепончатокрылых, способных ужалить, вот извечная борьба за выживание и превратила множество безвредных мух в правдоподобные копии тех, кто может доставлять разнообразные неприятности. Почему именно журчалки сделались непревзойденными обманщицами, я не знаю, но это, во всяком случае, столь же точно, как и то, что солнце ярко светило на голубом летнем небе, когда я однажды в самом начале своей карьеры знатока мух сидел в засаде в зарослях цветущей сныти. Повсюду были насекомые. Бабочки-перламутровки, майские жуки, усачи, шмели, мухи и все прочие. И вместе с ними я — в шортах и солнцезащитной шляпе, вооруженный блаженным легкомыслием охотника-любителя и складным газовым сачком чешской модели с короткой ручкой.

И тут вдруг справа на высоте двух метров, прямо над крапивой, появилась иссиня-черная ракета. Каменный шмель, только и успел подумать я, но на какую-то долю секунды ощутил, как мне показалось, редкостную легкость в движениях. Малюсенький нюанс, едва заметный — чистой воды подозрение — привел к рефлекторному взмаху сачком.

Эта добыча стала моим входным билетом в светское общество собирателей мух-журчалок.

Однако стоит описать данную сцену подробнее. Давайте начнем с самого начала. А тогда, пожалуй, наиболее уместным будет рассказать о том, как вообще происходит подобная охота. Всем, конечно, известно расхожее представление, что энтомолог — это такой запыхавшийся придурок, который несется через поля и луга за поспешно упархивающими бабочками. Безотносительно к тому, что это вообще не вполне справедливо, могу заверить вас, что в отношении собирателей журчалок подобное представление абсолютно ошибочно. Мы люди спокойные, склонные к созерцанию и довольно-таки аристократическому поведению в поле. Беготня не обязательно считается ниже нашего достоинства, но она в любом случае бессмысленна, поскольку мухи слишком проворны. Поэтому мы стоим неподвижно, точно в засаде, и к тому же почти исключительно в местах, где нет ветра, палит солнце и благоухают цветы. В результате у проходящего мимо человека может сложиться впечатление, что охотник за мухами — это выздоравливающий пациент, в данный момент предающийся некоей форме медитации. Пожалуй, в этом что-то есть.