Она, подавляя угрызения совести, вспомнила собак, медведя и чушь, которую Илья втолковывал толпе. Нет, каждый сам делает свой выбор, и сам должен нести за него ответственность. Аня никак не сопричастна судьбе Ильи. Она заставила себя выкинуть мажора из головы и сосредоточится на деле.
Шов вышел корявый, но с горем пополам она справилась. Подрезав нитки ножницами, как можно туже перевязала грудь.
— Надеюсь, что не будет нагноения. Обязательно постельный режим и наблюдать каждый день — швы нужно обрабатывать. Потом посмотрим, как заживать будет, снимем.
— Отлеживайся у нас. Валька постелит тебе на полу, — налив остатки водки в стакан, отец одним махом осушил его и ткнул Вальку локтем, мол, исполняй.
Сожительница, недовольно бурча себе под нос, нехотя поднялась и пошла готовить гостю постель.
— Заживет, не боись, деточка, — простонал Егорушка. — Твоей светоносной рукой всё срастется. Я сделал ставку на тебя и твой свет. И не ошибся, ты избранное дитя солнца.
Аня вздохнула. Кажется, у старика начался бред. Она приложила руку к его лбу, проверяя температуру. Однако вопреки ожиданию кожа была сухой и холодной, и пульс едва прощупывался.
— Возможно, скорую все-таки придется вызвать.
***
Аня сварила борщ, а дома хлеб закончился. Что за борщ без хлеба? Да и сметану хорошо бы купить, если денег хватит. А то без сметаны — тоже совсем не то.
Аня оделась и пошла в магазин, чтобы успеть до прихода Вадика с Ариной.
В магазине, не знавшем ремонта лет 20, попахивало тухлятиной. Проходы, заваленные продуктами, вынуждали покупателей толкаться и переругиваться. Аня с трудом отыскала свободную корзинку. Потом шла по рядам и рассеянно соображала, зачем ей понадобилась корзинка, когда в неё нечего класть. Хлеб и сметану можно в руках к кассе донести.
Стеллажи с алкоголем, крупная вывеска: «3 бутылки «Бочарей» по цене одной!».
«Лучше бы на сметану акцию сделали», — грустно подумала Аня.
Среди коричневых бутылок стоял кто-то смутно узнаваемый. Она вернулась на пару шагов, пригляделась, это был бывший одноклассник Гоша. Он когда-то дружил с Матфеем. Аня обрадовалась ему — он мог что-нибудь мимоходом бросить о том, как и чем живет школьный друг.
Она окликнула парня. Гоша подошел вразвалочку, в руках пиво, выглядел он так, как будто застрял в возрасте пятнадцатилетнего подростка на всю оставшуюся жизнь.
— Здорово, тихоня, — гаркнул он на весь магазин, так что встречные покупатели обернулись на них. Аня смутилась. — Чё к Матану-то пойдешь завтра?
— Привет. Куда пойду? — наморщив лоб гармошкой, не поняла Аня, уже жалея, что подозвала Гошу. Какое ей дело до Матфея, она больше не часть его жизни.
— На похороны Матфея Журавлева, — сделав ударение на полное имя одноклассника, протянул Гоша. — Куда ж еще-то? Гы, на днюхи-то свои он старых друзей давно перестал звать.
— Что?
— Слухай, ты чё совсем отмороженная и не знаешь?! Умер он! Рак, говорят, был.
— Что?!
Пальцы сжали ручку корзинки слишком крепко, отчего пластмасса хрустнула.
— Ой, ладно, всегда ты с приветом была. Мне идти надо, — хмыкнув, махнул рукой Гоша. — Все чуки-пуки!
Он ушел.
Пальцы разжались. Корзинка с грохотом упала на пол.
Аня вернулась домой, забыв и про хлеб, и про сметану.
Отец что-то спросил, встретившись в прихожей.
Она посмотрела сквозь него, изменив своей привычке распознавать градус его трезвости. Скользнула к себе в комнату, закрылась, надеясь, что отец не станет к ней сейчас приставать.
Дети еще не пришли, у нее было время осмыслить. Хотя, что тут осмысливать? Вероятней всего Гошан деградировал до того, что стал шутить не смешные шутки за гранью или просто ляпнул ради сплетни. Но не похоже было ни на шутку, ни на сплетню.
А на что же тогда похоже? На правду?
Нет. Матфей не мог умереть. Она бы почувствовала. Он даже никогда не болел. Эдакий сталкер.
Вспомнилось, как ему поздней осенью взбрело в голову, что на здании городской администрации обязательно должно быть нарисовано граффити с портретом Бакунина.
Рисовать они потащились ночью. Вернее, рисовал, конечно, Матфей, а Аня сторожила, чтобы никто его не заметил.
Ночь оказалась холодной. Матфей же, чтобы одежда не сковывала движения, рисовал в одной футболке.
В итоге, бегающая вокруг него Аня, сильно простудилась, а Матфею — хоть бы хны! Кроме угрызений совести, которыми он пытал заболевшую Аню, старательно, но совершенно бестолково ухаживая за ней.
Аня улыбнулась. Он чуть не убил её тогда, силой заставив съесть мёд. Из-за простуды она потеряла голос и всеми силами пыталась жестами и хрипами объяснить ему, что у неё аллергия и ей нельзя пихать это в рот. Но он решил, что она капризничает и садистки заталкивал в неё ложку за ложкой лучшего «лекарства». Как следствие в дополнение ко всему, у Ани началась острая аллергическая реакция — отек Квинке. Она распухла, и ей было неловко, что Матфей это видит.