Ловушка (СИ)

Стив был не из тех, кто долго рефлексирует, иначе он никогда не смог бы спать по ночам, в этом он сегодня не покривил душой: крови на его руках было достаточно, а чувство вины перед Баки иногда становилось совершенно невыносимым. Но он жил с этим, делая все для того, чтобы не повторять ошибок. В долгих терзаниях, убивающих желание жить, он не видел смысла.

Поэтому, аккуратно стянув новые вещи (джинсы все-таки были тесноваты, хоть, как уверял продавец, эта модель считалась «унисекс»), Стив скинул их на кресло и решил, что разбор покупок и примерки отложит до завтра. Стоило принять душ, и он поймал себя на том, что оттягивает этот момент – когда останется со своим новым отражением один на один.

Он всегда был равнодушен к тому, как выглядит, да и реакция окружающих, как выражавшие жалостливое презрение до сыворотки, так и неуемное жадное восхищение после, его откровенно раздражали. Став большим и сильным, он прежде всего ощутил опьянение от открывшихся ему возможностей. От того, что может спокойно дышать, бегать быстрее автомобиля, поднимать огромный вес. Он чувствовал себя бабочкой, разорвавшей тесный кокон.

Теперь же он не знал, что и думать. Ему нравилось быть мужчиной: олицетворением силы, гарантом справедливости, защитником слабых. К женщинам он относился с опасливым почтением, признавая за некоторыми из них наличие незаурядного ума, силы воли и многих других качеств, больше присущих противоположному полу. Но все-таки в глубине души консервативно полагал, что их предназначение в другом: украшать собой мир, сглаживать острые углы, радовать глаз, создавать благоприятную среду для жизни. Так считало большинство мужчин его времени, а большая часть женщин такими и была: красивыми, соблазнительными, хорошо воспитанными. Были, конечно и такие, как Пегги, как Наташа и Шерон, но в том, что они такими стали, Стив подсознательно винил несовершенный мир. И всячески старался сделать его лучше.

Он протер полотенцем запотевшее зеркало и с неудовольствием понял, что косу придется переплетать. А еще, что он объективно хорош собой. И что Баки когда-то нравились именно такие: статные, высокие, с формами.

Мысли вот-вот готовы были свернуть не туда, Стив, устав прятать голову в песок, решил им это позволить.

Баки был с ним всегда. И даже когда Стив считал, что больше никогда не увидит его, все равно продолжал о нем думать, уговаривая себя, что Баки жив, пока он о нем помнит. Стив готов был помнить о нем, пока дышит.

Вспомнилось ощущение черной дыры внутри, пожирающей все: солнечный свет, радость, жизнь. Тяжелое, беспросветное отчаяние, когда не хотелось ничего, но он упрямо заставлял себя просыпаться по утрам, идти на пробежку, продираться сквозь прочную паутину ежедневных забот, и помнить, помнить, помнить. Как только жизнь вокруг давала передохнуть, перед глазами вставал Баки. Улыбался, наклонял голову, позволяя ветру трепать волосы. Подставлял солнцу лицо. Клал руку на плечо, говоря: “Я с тобой до конца”.

Стив, сжав зубы, отогнал фантомное чувство острой ненужности. Он помнил, что не плакал даже на похоронах матери, но там, в чертовом поезде, слезы разъедали его, как кислота. Разъедали страх и желание жить, ведь все самое страшное уже случилось.

И вот теперь, когда Судьба (Бог? Рок? Какая, к черту, разница?) совершила невозможное: выдернула Баки из небытия, вернула его Стиву почти целым, живым и настоящим… Стив оглядел себя с ног до головы, гадая, имеет ли все это «богатство» значение для Баки? Как давно он смотрит на Стива иначе? Почему никогда не признавался? Почему Стив сам был так слеп, что его пришлось ткнуть носом – и кому? – Рамлоу! Которого Стив, положа руку на сердце, никогда не считал ни чувствительным, ни наблюдательным, ни сострадательным. Не было в прожженном наемнике всего этого ни на грош.

И насколько он на самом деле слеп в отношении других? Как вообще можно верить себе теперь? Или это избирательная слепота, только для Баки? Ведь для Стива всегда был Баки, и где-то отдельно – весь остальной мир. Они давно перешагнули все возможные рубежи, стерли все границы, в которые люди обычно загоняют чувства. Вышли за рамки не просто дружбы, но и того, что люди зовут любовью, преступно считая ею все подряд.

Все, что Стив когда-либо чувствовал к другим людям, терялось на фоне того, что он испытывал, когда Баки был просто в пределах видимости. Но раньше это чувство опьянения, наслаждения его обществом никогда не носило сексуальной окраски. Это была крепчайшая, страстная привязанность. Необходимость.

Или, все же, он пропустил что-то очень важное? Закрыл на это глаза, привыкнув видеть все целиком, не уделяя должного внимания мелочам.