Ловушки памяти

С Николаем мы почти не виделись. Он был занят делами, а я усиленно посещала лекции и семинары в университете. В тщетной надежде увидеть Филиппа Моруа и помочь ему я почти каждый день интересовалась у ребят из иностранной группы о его местонахождении, но никто из них ничего не знал о нём. Его мобильный был недоступен, а номера Карин я не знала. Беспокойство за парня нарастало с каждым днём, но от мыслей о нём меня отвлекали заботы, связанные с предстоящей поездкой.

Вместе с Павлом я дважды ходила в посольство Великобритании. Один раз – чтобы сдать документы и пройти все необходимые формальности, и второй раз – чтобы получить паспорт с вожделенной отметкой.

Наконец, всё было готово к нашему отъезду, кроме, пожалуй, меня. До сих пор было неясно, почему Николай так настаивает на том, чтобы я полетела с ним в Лондон. Меня настораживала непоколебимая уверенность режиссёра, что именно я смогу убедить зазнавшегося Роберта Стронга сниматься в его картине.

– Почему он не в Лос-Анджелесе, где теперь проживает постоянно, а в Лондоне? – спросила я Николая во время нашего с ним телефонного разговора накануне отъезда. – Приехал навестить родных?

– Он живёт на два города, – пояснил Лавровский, – и в данный момент, занят продюсированием своего фильма, а в Лондоне как раз сейчас делают постпродакшн.

– Неужели он даже такими вещами занимается? – удивилась я. – Это же так сложно! А мне казалось, что Стронг – всего лишь самовлюблённый красавец без особых талантов. Кроме актёрского, разумеется.

– Думая так, ты очень ошибаешься, – серьёзно ответил Николай, – и не вздумай его недооценивать, прошу тебя. Это может плохо кончиться.

– В смысле?

– Видишь ли, сейчас у меня есть хотя бы маленькая, но надежда на то, что он согласится на наш проект. Для этого я беру тебя. Но знай: любая твоя оплошность способна привести к необратимым последствиям. Вряд ли он даст нам хотя бы ещё один шанс. Помни об этом, Мила!

– Я никуда не полечу, – живо отреагировала я, – боюсь ответственности, как огня. От меня ещё никто и никогда не требовал ничего подобного, Николай.

– Полетишь, ещё как полетишь! – заорал в трубку Лавровский, буквально оглушая меня. Мне даже пришлось оторвать мобильный телефон от уха, настолько сильным был крик моего собеседника.

– Не полечу, – упрямо повторила я, дождавшись, когда буря утихнет, – боюсь не справиться.

– Хорошо, что тебе сказать, чтобы ты всё-таки согласилась? – поинтересовался Николай уже более спокойно. Думаю, что ему стоило огромных усилий взять себя в руки.

– Лишь одно, – невозмутимо произнесла я, – что ты хладнокровно примешь любой вариант развития событий. Вне зависимости от того, уговорим мы Стронга или нет. Ты не должен делать на меня большую ставку, понимаешь?

– Да, хорошо, – глухо отреагировал Лавровский, – не забудь, завтра, в шесть утра, я у тебя. Смотри не проспи, иначе опоздаем на самолёт.

Похоже, режиссёр не услышал ничего из того, что я сказала. Интересно, а способен ли он вообще слышать кого-нибудь, кроме себя?

– Хорошо, до встречи! – сказала я и повесила трубку.

– Мила, ты уверена, что наш чемодан тебе подойдёт? – В комнате появилась мать, держа в руках запылённый свёрток.

– Что это? – удивилась я, с сомнением покосившись на её ношу.

– Дорожная сумка. Папина… – Она смущённо опустила глаза. – Мне удалось разыскать её на чердаке. Она хоть и не новая, но твой отец ею почти не пользовался. К тому же сумка не такая тяжёлая, как чемодан. Он один весит килограммов десять, не меньше.

– А откуда у нас папины вещи? – поинтересовалась я.

Мать промолчала, сделав вид, что не расслышала вопроса. Она взяла ножницы из моего шкафчика в ванной и очень осторожно, чтобы не повредить ткань, освободила дорожную сумку от пыльной целлофановой плёнки, в которую та была обернута.

– Я же говорила – почти новая вещь, – тихо произнесла она, с любовью оглядывая свою находку.

– Хорошо, поеду с ней, – неожиданно согласилась я, хотя до этого думала, что чемодан – гораздо удобнее.

Про происхождение данной вещи у нас дома я больше не спрашивала мать, как она не спрашивала у меня, зачем Лавровскому понадобилось моё присутствие в Лондоне. Она тревожилась за меня, это было очевидно. Не хотела отпускать. Однако после нашего недавнего уговора не мешать друг другу излишней опекой мать заметно изменила своё отношение к моим делам. Стала относиться к ним с большим уважением, чем раньше.

– Спасибо, что помогаешь мне собирать вещи, – тихо проговорила я, складывая в небольшую косметичку зубную щётку и пасту.

За этой фразой скрывалась благодарность ещё и за то, что она наконец признала во мне взрослого, думающего человека, живущего своей жизнью.

– Не за что, – коротко ответила мать, и по её взгляду я поняла, что моя мысль ей ясна. – Что ты берёшь с собой из одежды?

– Не знаю, – пробормотала я, – хороший вопрос. Действительно, а какие вещи следует выбрать? Мам, что думаешь?

– Ты знаешь, в каком отеле вы остановитесь? – зачем-то спросила родительница.

– Нет, мне не сказали. А что?