Ложь

Мужчина и женщина — оба с оружием, с такими забавными маленькими штуковинами, похожими на металлические вешалки, — вышли из укрытия.

— Вы из какого коттеджа? — спросила женщина.

— Из «Рамсгейта».

— Идемте со мной. Я вас провожу, — сказала она.

Ну вот. Теперь моя персона, а может, и жизнь в руках Мерси. Я молила Бога и святую Терезу, чтобы она не отреклась от меня.

...

139. Когда мы подошли к подъездной дорожке «Рамсгейта», каменные бараны, охраняющие ворота, были влажными от росы, а поскольку Ларсоновский Мыс густо зарос деревьями, то, простояв многие годы в тени, оба живописно покрылись мхом. Вообще они выглядели вполне дружелюбно — один лежал, второй смотрел куда-то вбок, через плечо. Ни тот, ни другой словно и не пытались отпугнуть потенциального нарушителя. Отец Мерси, человек хитроумный, поставил их тут с тонким намеком: Входящие, оставьте осторожность. И недруги его в большинстве так и поступали.

Сами железные ворота, украшенные двумя «М», были открыты, в конце длинной узкой дорожки виднелся манхаймовский коттедж — серое каменное здание, серые шершавые стены, окна со свинцовыми переплетами, несколько фронтонов, несколько дымовых труб, одна из которых дымилась в чистом и прохладном утреннем воздухе. Запах горящих кедровых поленьев чувствовался и здесь, но был мягким, приятным.

Мои конвоиры — небрежно помахивая оружием, которое по-прежнему сжимали в крепких, мускулистых руках, — не говорили ни слова, будто иностранцы. Точь-в-точь как вчера вечером в «Пайн-пойнт-инне». Мы шли так, будто наша задача — просто дойти до цели. Я не чувствовала себя арестанткой, хотя, конечно, знала, что нахожусь под арестом и останусь под арестом, пока мы все трое не предстанем перед Мерседес.

В душе я молила Бога, чтобы в этот ранний час Мерси была уже на ногах и будить ее не пришлось. Когда человек, толком не проснувшись, сталкивается с хлопотной ситуацией, он может и вспылить. А мне это ни к чему.

Дойдя до конца окаймленной деревьями дорожки, мы очутились в небольшом дворике, способном одновременно вместить максимум два-три автомобиля. По одну сторону располагались гаражи, наглухо закрытые. Машин не видно. Прислуги тоже. Обнадеживал меня только дым, курившийся из трубы.

Агентесса (язык не поворачивается называть эту мужеподобную особу с пушкой — девушкой или женщиной) шагнула к двери и дернула цепочку звонка.

Наступила напряженная, гнетущая тишина. Пожалуйста, молила я, будь дома!

Второй агент (мужчина), стоя у меня за спиной, кашлянул. Я обернулась и заметила, как он кивнул на деревья. Но там никого не было. Во всяком случае, я никого не увидела.

В передней послышались шаги, дверь открылась, и мы увидели горничную-филиппинку в форменном платье, темные, выразительные ее глаза тотчас внушали доверие. Одна загвоздка — меня эти глаза никогда раньше не видали. И имени ее я не знала. Знала только, что как «здешняя гостья» должна с нею поздороваться.

— У вас дело? — спросила она по-английски, с очаровательным акцентом. Потом обратилась ко мне: — Buenos días, señorita[41].

Я стояла с открытым ртом, но, к счастью, не забыла, что открытый рот легко (по крайней мере теоретически) превратить в широкую улыбку.

— Имельда!.. — Голос Мерси донесся из темноты в дальнем конце передней. — Я слышала звонок.

Имельда посторонилась.

Мы вошли.

В озерце солнечного света — первые лучи только-только успели проникнуть в окна — появилась Мерседес, посмотрела на меня словно бы с облегчением. На ней был халат от Валентино, разумеется серый.

— Опаздываешь, — сказала она. — Я села завтракать без тебя, и к тому времени, когда ты наконец усядешься за стол, яичница совсем остынет.

— Извини. Застряла, по милости береговых птиц.

Имельда закрыла дверь и направилась на кухню.

Я поставила фотокофр и сумку на стул. Горло у меня перехватило, во рту пересохло, сердце громко стучало.

За моей спиной — я решительно отвернулась от агентов — Мерседес произнесла:

— Я, конечно, все понимаю, но должна сказать, что впредь едва ли стану терпеть подобное.

Я быстро глянула в зеркало, думая, что она обращается ко мне, но нет. Эти слова были адресованы моим конвоирам.

— Если вы будете продолжать в таком духе… если подобный инцидент повторится еще раз, предупреждаю, я сообщу мистеру Молтби. Будьте добры запомнить, мы с мистером Молтби не шапочные знакомые. Он очень хорошо меня знает, так что извольте покинуть мой дом.

— Да, мэм.

Агенты направились к двери. Я повернулась, провожая их взглядом. Должна признать, манера их поведения не изменилась ни на йоту. Они не смущались, не раскаивались. Все с той же безукоризненной, псевдоармейской выправкой проследовали на улицу, без единого слова оправдания.

Когда дверь закрылась, я посмотрела на Мерседес.

— Идем со мной, — сказала она. — Я соврала. Яичница в жаровне, горяченькая.

140. Объяснение оказалось простым — я услышала его, когда мы завтракали в комнате, залитой утренним солнцем.

Мерси увидела меня в окно спальни, уже собираясь спуститься вниз.