Ложь

– Так вот, сударыня: Иван Митрофанович и Гаврил Семенович, люди они здоровые и сильные, в обиду вас никак не дадут, они отвезут вас домой, вы заберете ваши манатки, пребудете до утра, они вас и покараулят, чтобы чего с вами не случилось, а утречком привезут вас к нам на пароход. Послезавтра пароход идет в Германию. На пароходе, это уже будет немецкая территория, и вас там никто тронуть не посмеет.

– А деньги?..

– Дело простое. Соберем вам, что нужно. Поможем. А там, раз вы жили в Германии и учились там, устроим…

В этом казачьем, русском, кругу отогревалось сердце Лизы от холода парижской и нью-йоркской жизни… Тут впервые почувствовала она, что, может быть, она и ошиблась, и что у нее не только есть Родина, но есть и Отечество…

Лизу усадили в каретку, двое сели с нею, и она поехала на свою квартиру.

Когда поднялись по лифту к комнате Февралевых, Лиза остановилась. Как быть с провожавшими ее казаками?

– Мне, господа, переодеться надо, – сказала Лиза, показывая свое разорванное платье. – И страшно. Если хозяйка уже знает, она придет. Она тут же, в этом этаже живет…

– А вы не беспокойтесь. Мы вас тут, в коридоре, покараулим.

– Ну, как же?.. Тут и нет ничего.

– А пол есть?.. Народ мы военный и кочевой, и не то еще видали. Ляжем на полу, так посидим, а к вам никого не пустим.

– Боже мой… Спасибо!.. Я сейчас буду готова…

– А для чего вам торопиться? Ночь еще долгая. Отдохните спокойно. Раньше утра на пароход все равно нельзя. А там, тем временем, наши все вам и устроят…

Лиза пожала руки своим спасителям, и вошла в комнату Февралевых.

XXIV

Как то и знала Лиза, Натальи Петровны и Татуши не было дома. Лиза смыла с лица кровь, отмыла поцарапанные руки. Все – пустяки: легкие ссадины. Припудрить лицо, и ничего видно не будет… Лиза сразу надела свое простое дорожное платье, и стала укладывать в чемоданы пожитки, башмаки, белье, те бедные мелочи, которые привезла из Германии… Она достала и бережно положила на дно чемодана «Пасхального Баварского зайца», давнишний подарок еще юноши Курта… Уложила, бережно, точно живой был заяц, накрыла его своими рубашками, и, как сидела на коленях над чемоданом, задумалась:

«Вот и кончен еще этап жизни… И как неудачно!.. Это и есть жизнь?.. В Германию?.. Нет… В Германию она не поедет… Там – Курт. Тот Курт, который не ответил на ее письмо из Парижа… Она не хочет быть там, где Курт… Зачем? Очевидно, что все кончено. Она гордая. Ее просто доставят в Европу, и она поедет к отцу. Она рассчитается с ними за их издержки. Можно снова и паспорт устроить… Но не в Германию… К тете Маше нельзя. Тетя Маша? Это смешно, но она ревнует меня… Нет… Нет… Не в Германию…».

Лиза поднялась с колен, окончила укладку, закрыла чемоданы. Хоть сейчас и ехать… Она прилегла на постель, как была, одетая, но заснуть не могла. Ее смущало, что за дверью из-за нее не спят эти чужие добрые люди. И волновало, как выйдет она завтра, а вдруг Брухман уже все знает, ей позвонили по телефону, и вот-вот она явится сюда с полицией… А вся полиция в руках евреев…

Страшил наступающий день.

Иногда Лиза закроет глаза. Шумит в ушах от пережитого волнения, от усталости, и будто со стороны слышит милую песню:

Märkische Heide, Märkische Sand
Sind des Märkers Freude,
Sind sein Heimatland…

Точно видит сквозь закрытые глаза: леса Груневальда, зеленоватую синеву озер и Гавеля, кудрявые дубы и липы садов, сбегающие с крутых зеленых холмов в изумрудную раму молодых камышей над озером… Там – Родина…

Вдруг очнется и долго в ужасе смотрит широко раскрытыми глазами на ярко освещенные лампой стену и потолок. О, как страшно станет!.. Казаки ушли. Она одна. Ведь, все это могли быть одни слова. За кого ее приняли? За уличную девку-скандалистку!..

И тогда прислушивалась с сильно бьющимся сердцем.

За дверью в пол голоса переговариваются казаки… Родные!.. Родные!! Что будет завтра?..

Так незаметно наступило, пришло завтра. Желтые солнечные лучи скользили по верхам небоскребов. Мутный свет входил в комнату Лизы, и ненужным становился свет электрической лампы…

В Берлинском леопардовом пальто и в такой же шапочке, Лиза вышла в коридор.

– Вот и отлично, – сказал один из казаков, – У моей жены точно такое же пальто… Вас и на пароходе сразу признают за берлинскую жительницу…

Казаки забрали вещи Лизы, и все поехали на пристань. Как все показалось Лизе там манящим и милым, а все было буднично и обыкновенно. Покрытые снегом пакгаузы, запах снега, мороза, каменного угля, и океана в утреннем свете, все было просто и скучно, но манило, манило, манило Лизу в путь-дорогу… На Родину!..

Казаки ожидали Лизу на пароходе. С ними был… Игорь…

Он был великолепен, в синей куртке с золотыми пуговицами, в матросской белой шапке. Он вырос и возмужал. И чем-то напомнил он Лизе Курта. Шириной плеч, морским загаром приветливого лица. Только у Курта были волосы светлые, у Игоря темные кудри завитками выбивались из-под околыша шапки. И Курт был «шляпа», Игорь был полон предприимчивости и силы.