Ложь

Если какая-нибудь эмигрантская организация, не ярко-национальной окраски, сильно нуждалась в деньгах, если нужно было покрыть вдруг оказавшийся дефицит, издать пасквильный листок-газетку, – нужно попросить Лазаря Максимовича. Сделает!..

На другой день после отъезда Лизы Акантовой с Февралевыми в Брест, некий старый человек, путавшийся без определенных занятий в эмиграции, Галганов, был вызван телефоном к Лазарю Максимовичу, к одиннадцати часам утра.

Галганов проснулся и поехал. Ехать было нужно, Галганов был многим и многим обязан Лазарю Максимовичу.

Лазарь Максимович принял гостя в громадном кабинете. В домашней фланелевой куртке и теплых туфлях, Лазарь Максимович сидел за монументальным письменным столом, где было больше бронзовых венских статуэток фривольного вида, чем бумаг. Он курил сигару. Его толстое тело с обвисшим животом покоилось в глубоком мягком кресле.

Галганов, человек лет под шестьдесят, с еще густыми, иссиня-черными полосами, прилизанными на широкий пробор, в больших очках в темной роговой оправе, прошел, в сопровождении лакея, в кабинет.

В былые годы Галганов Государю Императору так не кланялся, как наклонился теперь Лазарю Максимовичу. Тот едва приподнял с кресла ручное тело и, по-французски, не здороваясь, жестом пригласил Галганова сесть против него:

– Курите, – сказал Лазарь Максимович и указал на стоявшие на столе коробку с папиросами и ящик с сигарами.

Галганов не решился взять сигару.

– Вы хотели меня видеть, Лазарь Максимович, – ласковым, заискивающим голосом сказал Галганов, и закурил от горевшего на столе светильника папиросу. – Я к вашим услугам.

– Видите, Владимир Петрович, если я кого-нибудь позвал, значит, мне того человека нужно видеть. И мне нужны именно вы. Я недоволен вашей работой.

– Чем, Лазарь Максимович? – удивился Галганов. – Моей работой?..

– Не именно вашей… А вообще… Знаете, нам не шутками заниматься надо. Не кантаты и гимны петь, молотками стучать, коктейли распивать и доклады выслушивать. Нам нужны действия…

– Но, Лазарь Максимович… Чего вы еще хотите?.. Церковь разложена. Русский Общевоинский Союз умирает. В него пущена «внутренняя линия» подсиживания и доносов. Везде критика. Нигде никакого дела… Разложение, доносы, предатели… Наши братья во многих объединениях даже гонимы… Из-за этого пошел ропот. Многие уходят из лож…

– Ну, это, положим… Уходят!! Я им покажу!.. – Лазарь Максимович затянулся сигарой, выпустил дым, и сказал, повышая голос. – Вы мне, Владимир Петрович, памороки не забивайте… Церковь!.. Она и разложенная сильна. Иерархи поссорились… духовенство враждует, а, посмотрите, как растет число верующих!.. Какой громадный храмище устроили на rue Boileau… И – народу – полно!.. И не старухи там древние, а молодежь. По эмигрантской диаспоре ставят монастыри. Миссионеров готовят проповедовать православие. В Берлине Германское правительство строит громадный, великолепный православный собор[74]… Что же, это, как по-вашему, гибель или возрождение?.. Нам только что удалось начать ладить с бывшим злейшим врагом масонства, католицизмом, а тут восстает из пепла православие… То самое, которое, нам казалось, без остатка выкорчевано в России… Нам нужны свободно мыслящие церкви еретиков, сектанты и скептики. В 1913-м году мы постановили: не признавать Бога… Отрицать Его… Мы поставили идеалом жизни не Бога с Его законами, но человечество. А ваши масоны, простите, в церковь ходят… На исповеди бывают… Здравствуйте, пожалуйста!.. Еще наболтают там попам, чего и не надо…

– Лазарь Максимович, церковь не моя область… Я в этом деле профан…

– Скажите пожалуйста, профан!.. Губернатором-то были, поди, сколько молебнов отстояли… Слыхал я: все мощи искали, мечтали в губернии у себя открыть.

Галганов густо покраснел:

– Что было, то прошло, Лазарь Максимович… О прошлом говорить, правда, не стоит. У каждого было свое прошлое…

Злые искорки вспыхнули в узких, светло-серых, словно прозрачных, глазах Лазаря Максимовича. Он затянулся сигарой, выпустил дым, затянулся еще и еще. Сизые полосы дыма ровно стлались над письменным столом, как вечерние облака над морем…

– Отчего сигару не возьмете?.. Хорошие…

– Благодарю вас.

– Берите. Не стесняйтесь. Для того и поставлены.

Галганов нерешительно взял сигару и, отрезав машинкой кончик, с наслаждением закурил. Ему было не по себе. Противно и унизительно было ощущать свою зависимость от этого человека, жида и хама. «Вероятно, в полпредстве советском служит», – думал он, – «а я ему подчинен. Завишу от него. Жизнь моя ему принадлежит. Как, однако, это гадко»… – Подумал, и сам испугался своих мыслей. Ему всегда казалось, что Лазарь Максимович умеет читать чужие мысли…

– Видите, Владимир Петрович, – после долгого молчания, медленно цедя слова, начал Лазарь Максимович. – Наша очередная, актуальная задача: уничтожение эмиграции… Поняли?..

– Законы не позволяют, – вздыхая, сказал Галганов. – Да и зачем? По существу-то, зачем?.. Вы сами недавно говорили, что Русская эмиграция, это – грязная пыль…