Ложь грешников (ЛП)

Я увидела свое красное лицо, когда посмотрела в зеркало. Волосы в беспорядке, наполовину собранные в пучок. Губы распухли от поцелуев Джея, а на шее остались отметины. В моих голубых глазах появился блеск, я с трудом приходила в норму после того, что сейчас произошло.

Я помылась, очищая себя от Джея, прежде чем вернулась в спальню. Было темно, все окрашено в различные оттенки черного. Но я нашла дорогу обратно к Джею, не зная, что будет дальше. Будет ли еще что-то? Потому что я не до конца уверена, что смогу это пережить. И все же я подчинилась бы всему, чего бы он ни захотел, потому что мое измученное, удовлетворенное и разрушенное тело кричало о большем. Я хотела больше его.

Руки Джея притянули меня к своей груди в ту же секунду, как мое колено приземлилось на кровать. Я охотно свернулась калачиком рядом с ним. Его тело было очень теплым, с твердыми бугорками мышц, я легко прижалась к нему.

Не было никакой неловкости, которую я ожидала. Никакого стыда. Я чувствовала… пустоту. Как будто он опустошил меня. Но я не возражала. Я все это время была слишком сыта. Мыслями. Задачами. Сомнениями. Заботами. Фантазиями. Страхами. Приятно, что теперь все это исчезло, по крайней мере, на какое-то время.

— Расскажи мне о своей матери, — сказал он после нескольких долгих секунд молчания.

Я наклонила голову, чтобы посмотреть на него или на его фигуру. Такого я не ожидала. После того, как он закончил, я думала, что он прогонит меня из своей постели, из своего пространства. Сделает это холодно, без эмоций. Я уж точно не ожидала объятий. С другой стороны, это было не совсем объятие, просто мое обнаженное тело лежало поверх его. Ну и хорошо, ведь я физически не в состоянии куда-то вставать.

Я не ожидала какого-то разговора или личного вопроса. А расспросы о моей матери были личными. Знал он это или нет, еще предстояло выяснить. Может, это какое-то испытание? Если он уже кое-что знал обо мне, значит, он проверяет, солгу ли я. Вдруг я откажусь отвечать на его вопросы точно так же, как он отказался отвечать на мои.

Но я не хотела быть как он. Мне не нужны никакие проверки. Я все равно не смогу контролировать нас. Я бы никогда этого не сделала. Я бы сама открылась ему раньше, добровольно обнажила бы свои внутренности, прежде чем он начал что-то выяснять. Это единственная сила, которая у меня есть.

— Моя мама параноидальная шизофреничка, — призналась я, быстро произнося это, будто срывая пластырь. — Она родила меня, когда ей было тридцать, как раз перед тем, как у нее начались симптомы. Не знаю, ускорила ли беременность эти события, а может, всё произошло бы в любом случае. Хотя, какая разница. Это не моя вина, что она начала видеть демонов, прячущихся в холодильнике, под моей кроватью и, в конце концов, за моими глазами. Она всегда мне это твердила. Будто от меня исходит страх, злость или горечь. Тогда я и поняла, что это не моя мама.

Джей слегка пошевелился, протягивая руку, чтобы включить свет рядом с кроватью. Я удивилась. Думала, он любил темноту в своем доме. Я не из таких, но в тот момент предпочла бы чернильное одеяло ночи, которое частично скрывало меня от его пристального взгляда.

Я позволила ему слишком много узнать, слишком многое обнажила. Свет был тусклым, мягким, но, несмотря на это, все казалось жестким. Особенно Джей, потому что черты его лица стали еще резче.

Я сделала паузу, глядя в глаза Джея цвета берилла, ища в них незаинтересованность. Признак того, чтобы я заткнулась, была обычной женщиной, которая слушалась его в постели и не втягивала его в свои детские травмы.

Но ничего такого не было. Джей хотел узнать больше о моих травмах. Он хотел знать мои слабости. Скорее всего, чтобы он потом использовать это, а значит, что мне следует заткнуться. Прямо сейчас. Закрыться и создать какой-нибудь щит, чтобы укрыться от этого человека.

Но я продолжал говорить.

— Она милая, правда, — продолжила я, слегка улыбнувшись, когда подумала о своей матери. — Она творческая натура. Блестящая. Добрая. Просто замечательная.

Я вспомнила, как она танцевала под «Beach Boys» в красном кимоно. Мне было не больше пяти, но тот день запечатлелся в моей памяти. Не по какой-то особенной причине, просто потому, что моя мать была счастлива. Она притянула меня к себе, я танцевала с ней. Потом мы поели клубники со сливками. Я все еще ощущала этот вкус. И вкус счастья.

Следующий день был другим.

— Болезнь забрала у нее всё, — вздохнула я. — Сначала было трудно понять, вдруг ей просто тяжело быть матерью. Папа много работал, чтобы мама оставалась дома и присматривала за мной. Я знаю, он корит себя за то, что не заметил раньше, но разве не всегда самые близкие нам люди слепы к нашим недостаткам?

Я пожала плечами или попыталась это сделать, будучи в объятиях Джея. Дело было не в самом жесте, а в том, что он изображал. Своего рода смирение. Мне так сильно хотелось, чтобы разговор о матери не вскрывал едва зажившие раны и не пробуждал глубоко спрятанные страхи.