Когда Суворов, сдав командование армией генералу Розенбергу, прибыл в Петербург, император отказал ему в аудиенции. А это – высшая немилость, опала.
Вскоре Суворов умер, покинутый всеми. Гроб с его телом сопровождали три гарнизонных батальона. Не было полагающихся при похоронах генералиссимуса Преображенского, Семеновского, Измайловского гвардейских полков. «Гвардия устала после парада», – заявил Павел I. Не было и придворных чинов.
Полководец – это победа. Сам же Суворов и говорил: «Победа покрывает все». А победы не было.
Наполеон в ноябре 1799 года совершил переворот во Франции, стал первым консулом, уже в 1800-м вернул все итальянские завоевания, в 1804-м его провозгласили императором Франции, в 1805-м – королем Италии; в том же 1805 году он разгромил под Аустерлицем русско-австрийскую армию, завоевал чуть ли не всю Европу.
Возвеличивание Суворова началось еще в старой России. Тут, наверно, совпало все: и общее негативное отношение верхов к царствованию Павла (ограничил права дворянства, ввел послабления для крепостных крестьян – три дня барщины в неделю), и эйфория победы над Наполеоном, и извечное стремление выдавать поражения за победы.
И, конечно, едва ли не главное здесь – отношение к Польше. Это неприятная правда, но нельзя не сказать: польские восстания XVIII и XIX веков воспринимались даже свободомыслящим российским обществом не как национально-освободительное движение, а как бунт, мятеж против порядка и стабильности. Даже наш вольнолюбивый гений Пушкин выступил со стихотворением «Клеветникам России», в котором давал отповедь Европе: дескать, не лезьте, это старый «спор славян между собою», а если вам не нравится, «так высылайте ж к нам, витии, / Своих озлобленных сынов: / Есть место им в полях России, / Среди нечуждых им гробов». Естественно, в такой атмосфере Суворов воспринимался как герой-полководец-победитель.
В советской энциклопедии 1930 года он уже назван «величайшим русским полководцем».
Ни Румянцев, ни Потемкин, завершившие победой России трехсотлетнюю историю русско-турецких войн, раздвинувшие границы Российской империи до Черного моря, не называются в энциклопедиях выдающимися, великими и уж тем более величайшими, не пользовались и не пользуются в обществе таким поклонением и даже обожествлением.
Триумфатор Румянцев
Полководцами в Русско-турецких войнах 1768–1774 и 1787–1791 годов были Петр Александрович Румянцев и Григорий Александрович Потемкин.
Румянцев – герой Семилетней войны с Пруссией, он командовал кавалерией в битве при Гросс-Егерсдорфе. Исход битвы и исход войны решила знаменитая атака конницы Румянцева. Его славе в войсках завидовал главнокомандующий русской армией фельдмаршал Бутурлин, ему благоволил Петр III. После убийства императора и захвата престола Екатериной II Румянцев закономерно решил, что он теперь не ко двору и подал прошение об отставке. Однако Екатерина удержала его на службе и в 1764 году назначила генерал-губернатором Малороссии.
Став главнокомандующим на русско-турецком фронте, Румянцев, несмотря на громадное численное превосходство противника, сразу же перешел в неожиданное наступление. В первом же сражении, при Ларге, 25-тысячный корпус Румянцева разбил 80-тысячную турецкую армию.
«Еще более прославила имя Румянцева победа, одержанная им над вдесятеро (выделено мною. –
Прерву цитату. Добавлю: по Кючук-Кайнарджийскому миру Россия получила Азов, Керчь, Еникале, Кабарду, Кинбурн, устья Дона, Буга, Днепра и Керченский пролив.
Далее:
«Императрица увековечила победы Румянцева памятниками-обелисками в Царском Селе и в Санкт-Петербурге и предлагала Румянцеву «въехать в Москву на триумфальной колеснице сквозь торжественные ворота», но он отказался» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).
Понимаете? Румянцеву предложили небывалое и невиданное в России чествование триумфатора. Как в Древнем Риме! А он отказался. Мол, я свое дело сделал – буду теперь чай пить на деревенской веранде.
Попробуем вспомнить: кто из полководцев, начиная с античных времен, отказался от триумфа и триумфальной арки с колесницей?! Не вспомним.
Современники отмечали, что Петр Александрович Румянцев вообще не любил войны, не любил жестокостей. Именно об этом и написал Державин в оде, Румянцеву посвященной: