Ложь и правда русской истории

Едкий, желчный человек Бунин, считавший все пьесы Чехова надуманными и слабенькими, ехидно заметил по поводу собственно жизненной, реальной основы сюжета: «Какой хозяин, помещик засадит огромный сад вишнями? Да не бывало такого никогда!»

Бунин имел в виду, что нелепо весь сад засаживать вишнями; в барских усадьбах вишневые деревья составляли только часть сада. Однако примем чеховский вишневый сад как отдельный, частный случай, который стал символом.

Но если продолжить бунинские параллели, то ни один нормальный человек не станет «засаживать» такую штуку, как социалистическая экономика. Однако же она существовала. На громадных пространствах стран и народов. И эти гигантские бесполезные заводы, сами себя не могущие прокормить колхозы и совхозы памятны и дороги миллионам людей как часть их жизни, их молодость. Точно так же, как дорог был несчастной Раневской ее вишневый сад: убыточный, плодоносящий раз в два-три года…

И их надо просто понимать. Историю не перепрыгнуть. Но все-таки люди что-то могли решить и повернуть по-своему. И, наверно, еще могут. Те самые токари, пекари и пахари. Особенно если учесть, что лопахины, Морозовы, Мамонтовы к нам в свое время не с неба свалились, а вышли из тех же рабочих и крестьян. Как говорила моя тарусская соседка баба Мотя, все люди одинаковые, только спинжаки у них разные. И головы, — добавлю я, не претендуя на оригинальность суждения.

Глава 36 НАРОДА НЕТ — ЕСТЬ НАСЕЛЕНИЕ

Мы — не защищаем интересы народа…

Жду, когда объявится политическая партия с таким кратким программным лозунгом. А то все остальные надоели. Кого ни послушаешь — все о благе народа. Даже так и называют сами себя — «Народная партия», «Народно-патриотический союз», «Народная газета»…

А спроси, что они разумеют под словом народ — не обрадуешься. Каждый талдычит свое. И даже то общее, что безусловно есть, непременно будет оспорено.

К примеру, предложу я для начала формулировку: народ — это большинство населения, не имеющее власти и денег и зарабатывающее на жизнь не умственным и не творческим трудом. И тотчас же вскинутся некоторые умственно-творческие: «А мы что, не народ?» Прекрасно понимая свое кокетство, позу. На самом деле, если всерьез назвать их народом, — обидятся. А вот те, у кого власть и деньги, полагают, что народ — это массы, которые периодически ходят к избирательным урнам, чтобы обеспечить законную крышу их политическо-денежному шахер-махеру… И в то же время они, имеющие власть и деньги, всегда громко кричат, что они тоже народ, они — плоть от плоти… (И хотя они врут, на самом деле это правда, о чем я скажу ниже…) И, наконец, существует всеобщее ощущение или миф, что за ним, народом, стоит некая правда. Точнее, он не то чтобы знает правду, а, сам того не ведая, является ее носителем. Ну прямо как в Конституции, по которой народ является носителем верховной власти.

И все это вместе образует несусветный конгломерат, в котором мы и живём.

Моногосмысленные игры со словом народ — исключительно русская, российская, советская заморочка. Для всех прочих народ — это население. И только у нас в это слово вкладывается еще и нечто духовно-нравственно-непонятно-чего-державно-революционно-богоносное. Начиная с триады, которую придумал граф и министр Уваров: православие — самодержавие — народность. Кстати, ее сейчас пытаются выдать за основу новой (как будто была старая) национальной идеи (как будто она вообще существует в природе, национальная идея). И мало кто замечает разрушительное противоречие: хороша народность, если через семьдесят лет после Уварова народ сверг самодержавие и разрушил православные церкви… Так что формула Уварова — государственная идея, с поправкой, что государство то постигла та же участь…

Вообще-то слово народность породил наш брат — писатели и журналисты. При этом тут же была сделана оговорка: «народность состоит не в описании сарафана». А в чем? Так разве объяснишь одним словом. Вот и началось… Слова, слова, слова… Вплоть до того, что некоторые называли народ почвой. Из которой мы все растем.

Зато совершенно конкретными, в отличие от почвенников, были народники 60-х годов XIX века. Чтобы хоть малыми делами облегчить участь народа, они пойти в народ. Это было святое движение, порожденное чувством вины за свои чистые руки, за то, что живем, не зная сохи. Вот и узнавали. Пахали и сеяли. Учили.

Но народничество кончилось, потому что народ не понял их и не принял, все равно считал господами. Издевался над ними! В лучшем случае говорил: чудной барин… Это с одной стороны.