Ложь короля

– В выборе своих портретов Елизавета всегда была разборчива. Однако этот был закончен уже после ее смерти, так что художник имел свободу действий.

Полотно, надо сказать, впечатляло.

– Последнее действо в правление Елизаветы I имело место как раз в этом зале, – сказала Элизабет Макгир. – В тысяча шестьсот втором году она почтила Роберта Сесила визитом. То было пышное празднество, с банкетом и представлением. Славный финал долгому царствованию. Три месяца спустя королева скончалась. Что и говорить, великая женщина.

От Малоуна не укрылось логическое ударение: даже не «великая», а именно «женщина».

Выделялась и фраза на латыни, как будто с умыслом помещенная в левой части портрета. Non sine sole iris.

Знание латыни, как и нескольких других языков, крепилось у Малоуна на уровне эйдетической памяти.

«Нет радуги без солнца».

Он указал на те слова.

– Историки много философствовали о значении этого девиза, – сказала Макгир. – Видимо, Елизавета была солнцем, одно лишь присутствие которого дарует королевству мир, а радуге – цвет.

– Что-то радуга совсем уж бледненькая… Почти бесцветная.

– Именно. Кое-кто утверждал, что полотно содержит некий ниспровергающий подтекст. Радуга не светится из-за того, что солнца как такового нет. И величие королевы якобы ложное. – Элизабет Макгир сделала паузу. – Вы, наверное, считаете, что это недалеко от истины?

– Есть ведь и другое значение, – заметил Малоун. – Если фразу взять и переиначить. Так сказать, перефразировать. «Нет радуги без солнца». По-латински «sole». На английском произносится как «sun». Но ведь можно и как «son», то есть «сын». И тогда смысл звучит уже по-иному: «Нет радуги без него». То есть речь идет о мужчине, а не о женщине.

– Совершенно верно. Я ознакомилась с переводом хроники. Сесил относился к самозванцу с большим пиететом. Представляю, как он, уже отягченный годами, подолгу стоял на этом самом месте и смотрел на этот образ.

– Да, образ… – рассеянно кивнул Малоун. И помолчав, спросил: – Так что теперь?

– Хороший вопрос. Он донимает меня начиная с прошлой ночи. К сожалению, Томас Мэтьюз не выжил, чтобы помочь мне с выводами. А потому я вынуждена спрашивать у вас. Вы не можете сказать, что же с ним все-таки случилось?

На эту удочку Малоун попадаться не собирался.

– Он работал в рисковом бизнесе. А в нем всякое бывает.

– Разумеется, будь у нас такая возможность, мы бы вас всех подробно опросили. И, кто знает, может, узнали бы что-нибудь весьма существенное.

Частью паритетной сделки было: никто никого ни о чем не спрашивает.

Малоун пожал плечами:

– Это просто останется загадкой. Как и смерть тех двоих американских агентов.

– Ага. И троих наших.

Браво. Не глупа, совсем не глупа. Понимает, что Мэтьюза на тот свет спровадил или он, или Кэтлин Ричардс. А что-либо предпринять руки коротки.

И Малоун пояснил следующим образом:

– Моего сына подвергли серьезнейшей опасности. И Иэна Данна тоже, как вы сами изволили заметить. Это их-то – мальчишек, которые ко всем этим перипетиям не имели, не имеют и, дай-то бог, не будут иметь никакого отношения. Ну а те, кто заходит в своих игрищах чересчур далеко, должны за это как-то платить.

– Мы со Стефани сошлись на том, что обе стороны действительно зашли слишком далеко. Семь смертей – более чем достаточно, чтобы мы все усвоили урок.

Малоун согласился.

Элизабет Макгир легким взмахом указала на то, что он держал под локтевым сгибом, – хронику Роберта Сесила. Стефани сказала ее захватить: в сделку входил возврат этой рукописи.

Взяв ветхую книжицу, Макгир задумчиво полистала тайнописные страницы и подняла глаза на Малоуна.

– Вы, кажется, спрашивали, что теперь?

В ее взгляде что-то мелькнуло. Сделав шаг к камину, она бросила книжицу прямо в огонь. Та мгновенно вспыхнула; секунда-другая, и сгусток сероватого дыма бесследно втянулся в дымоход. Исчезновение хроники длилось не дольше полуминуты.

– Я вижу, к истории здесь отношение весьма небрежное, – усмехнулся Малоун.

– Наоборот, очень даже бережное. Иначе перечеркнутой оказалась бы именно история и связанный с нею ущерб. Елизавета I была ненастоящей, а значит, все содеянное в ее правление можно было бы оспорить; более того, аннулировать. Во всяком случае, поставить под подозрение. Да, прошло четыреста лет. Но ведь вы юрист, мистер Малоун, и вам знакомы принципы реальной собственности. Преемственность правового титула священна. Елизавета захватила ирландскую землю и не скупилась в раздаче этих земель британским протестантам. И вот теперь все эти наследственные права можно было бы оспорить. А то и обнулить.

– А вы, британцы, всегда гордитесь верховенством закона.

– Представьте себе, да. Что делает такой сценарий еще более пугающим.

– Значит, если б Антрим не был предателем и не расшифровал ту хронику, выдача заключенного могла бы и не состояться?

Макгир посмотрела оценивающим взглядом:

– Ответ на это мы никогда не узнаем.

Но все было понятно без слов.