Ложь, которую мы крадем

Я позволил ей решать, чего она хочет и где хочет. Полагаю, я должен компенсировать первую татуировку, которую ей сделали, учитывая, что она потеряла сознание. Хотя я не жалею, что отметил ее. Показывая всему миру, что она была моей. Я бы провел остаток своей жизни, занимаясь этим.

Она лежит на столе, ее рубашка закатана чуть ниже лифчика, обнажая ребра холодному воздуху салона. Я начинаю процесс дезинфекции всего, подготавливаю иглы, получаю все чернила. Это не большая татуировка, четыре маленьких слова на ее верхней части грудной клетки заняли бы минут двадцать.

Когда я готов, я смотрю на нее на столе: — Ты готова?

— Я думаю, что могу справиться с небольшой болью.

Я ухмыляюсь, нажимая ногой на педаль, и гул машины заполняет мастерскую. Я туго натянул ее кожу, начиная работать над трафаретом, который уже нанес на нее. Я впадал в своего рода транс, когда рисовал или делал татуировки.

Но с ней было иначе.

Как будто я помещал частичку себя на ее кожу. Показав ей это место, впустив ее в свой мир, в свою голову. Это было больше, чем просто мои инициалы палкой и тычком.

Эта татуировка что-то значила для нее, и я помогал ей увековечить ее навсегда. Каждый раз, когда она смотрела на любого из них, она думала обо мне. И именно этого я хотел, чтобы она никогда не переставала думать обо мне.

Чтобы никогда не переставала быть моей.

Потому что я никогда не перестану быть ее.

Ее тело вибрирует подо мной, вырывается короткий всхлип, который заставляет мой член дергаться, слушая ее прерывистое дыхание.

Когда я закончил, я быстро вымыл ее, сказав ей, что она может вскочить и посмотреть в зеркало, если захочет.

Когда я рядом с ней, меня всегда охватывает это неконтролируемое желание. У меня было это в первый раз, когда я увидел ее. Желая прикоснуться к ней, сломить ее волю, проверить, как далеко она готова зайти, чтобы найти удовольствие.

Я восхищаюсь ею, рубашка все еще заправлена под лифчик, обнажая подтянутый живот. Джинсы сидят низко на ее бедрах, надпись на ее грудной клетке, как будто она была создана, чтобы быть там.

Мы все воры.

Искусство на искусстве.

— Нравится? —спрашиваю я, хотя вижу, как ее глаза вспыхивают, как бриллианты, когда она видит надпись в зеркале.

— Я влюблена в нее. — Шепчет она.

Я стою перед ней, открываю полиэтиленовую пленку и обматываю вокруг ее спины. Мое тело в нескольких дюймах от нее, ее запах разжигает голод в моем желудке.

Я притягиваю ее ближе, когда начинаю обматывать ее тело прозрачным пластиком, не торопясь, наблюдая, как ее глаза опускаются на мои губы, готовые украсть у меня поцелуй.

Мои пальцы, пробегающие по ее коже, заставляют ее дрожать, я пристально смотрю на ее движения, когда она начинает поднимать свою рубашку выше, открывая мне свой белый лифчик.

Словно два податливых фрукта, готовых к пиршеству, ее сиськи лежали передо мной, верхушки почти вываливались через край.

— Ты сказал, что никто не приходит на Рождество, верно?

Похоть, страсть, злость вспыхивают в ее глазах, золотые пятнышки заставляют мой член напрягаться. Я наклоняю голову к ее лицу, держась на расстоянии между нашими грудями, чтобы продолжать обматывать ее полиэтиленом.

— Хочешь поиграть, Маленькая Воришка? — спрашиваю я, ее голова медленно кивает вверх и вниз, ее нос касается моего.

Мне понравилось, как она была готова. Как она не боялась проверять свои пределы. Позволяя мне толкать ее, пока она не была готова разбиться в моих объятиях.

Я сжал пластиковый цилиндр, глядя на нее сверху вниз. — Ты мне доверяешь, да?

— Я доверяю тебе. — повторяет она, ожидая, пока я сделаю ход.

— Я тебя напугаю, хорошо? Но я обещаю, что после этого я почувствую себя хорошо. Будь храброй ради меня, хорошо, детка?

Ее нетерпеливый кивок заставил головку моего члена вжаться в мои джинсы, страстно желая освободиться, умирая от желания оказаться внутри нее.

Мои руки описывали круги вокруг ее тела, оборачивая прозрачную пленку вокруг ее груди, высоко на ее груди, прежде чем двигаться вокруг ее плеча, приближаясь и останавливаясь, пока я смотрю на нее.

Она с нетерпением наблюдает за тем, как я обматываю его вокруг ее горла, затем ее мягкие розовые губы прижимаются к нему, как будто она целует оконное стекло. Я продолжаю, пока он не окажется прямо над ее носом, убедившись, что он плотно прилегает к ее телу.

Стремление к панике должно нарастать, пока я ограничиваю ее подачу кислорода, пластик закрывает и ее нос, и рот, когда я наклоняю голову к ее губам.

Я хватаю ее горло рукой, притягивая ее закрытый рот к своему, целую ее поверх резинки, которая действует как барьер между нами.

Ее губы пытаются двигаться вместе с моими, заставляя меня ухмыляться, какая хорошая девочка, я думаю.

Она задыхается от пластика, стараясь не хватать воздуха, мои губы все еще прижимаются к ее губам,

— Тсс, детка, все будет хорошо. Я говорю ей, когда беру палец, вставляю его в ее рот, протыкая дырочку и позволяя воздуху свободно течь.