Ложь, которую мы крадем

Только не меня.

Не меня.

Не Сайласа.

Не Рука или Тэтчера.

Они оставляют нас в покое. Позволить плохим парням вести себя, надеясь, что наши фамилии и деньги покроют любой ужасный ущерб, который мы причиним, пока мы здесь.

Они не утруждают себя командованием нами, потому что знают, что это останется без внимания. Мало того, что мы могли бы вызвать беспредел сами по себе, наказание одного из нас означало бы возможность расстроить наши семьи. И с таким именем, как Колдуэлл. Та, что на полгорода, школьная библиотека, и на правление университета, моя была последней семьей, которую хотели разозлить.

— Не могли бы вы дать мне определение Аксона? По отношению к телу, конечно. — Профессор Томас Рид стоит перед моим столом, я даже не хотел сидеть впереди, но к тому времени, когда я пришел сюда, это было все, что осталось.

Я провожу языком по передним зубам, издавая при этом глубокий сосущий звук. Студенты вокруг меня, затаив дыхание, смотрят на меня,

— Вы не против поцеловать меня в задницу? По отношению к телу, конечно.

Это не тот ответ, которого он хотел, но он ожидал от меня такого ответа. Он фыркает, уголки его губ изгибаются в сатирической улыбке. Я еще не видел в Томасе и Брайаре ничего схожего, кроме грязно-светлого цвета волос. Если бы они не сказали, я не думаю, что кто-то смог бы сказать.

— Умно, Алистер, очень умно. Знаешь, как говорят, сарказм — низшая форма остроумия.

Я ухмыляюсь: — И высшая форма интеллекта. Может быть, вам следует продолжать преподавать биологию вместо того, чтобы читать студентам лекции об Оскаре Уайльде. — Похоже, это не ваша сильная сторона. Очередная неудачная атака на меня почти полностью изменила его отношение.

Раздражение ложится на его плечи, когда он представляет себе сценарий, в котором он может поделиться со мной своим мнением без того, чтобы я ответил ему тем же.

— Вы правы. Это биология. Так что давайте оставим каракули и наброски для художественного класса. Будь внимателен, или я вас вышвырну.

Очевидно, профессор Рид, учитель, проработавший здесь всего несколько лет, не заботится о непокорной репутации, которая окружает меня и мою фамилию. Я уважаю это. Человек, который делает свои собственные предположения, тот, кто не позволяет другим запугать его и заставить не делать свою работу.

Это благородное качество, и в любой другой ситуации оно могло бы заставить меня уважать его больше, но, к сожалению, это не так, и все, что это делает, это меня чертовски бесит.

Я отодвигаю стул назад, дерево под ним громко скрипит. Хватаю свои вещи, засовываю карандаш за ухо, прежде чем посмотреть ему в глаза. Если он замешан, я надеюсь, все в моем взгляде говорит ему,

Я иду за тобой.

Моя челюсть сжимается, когда я встаю в полный рост, выше его более чем на несколько дюймов.

— Позвольте. — бормочу я, не особо заботясь о том, выгнал он меня или нет. Я все равно уходил.

Я собирался уйти, не сказав больше ни слова, дойти до своей машины, проехать всю дорогу до дома, а затем выместить свое разочарование на боксерской груше или стене. Я знал, что его карма грядет, и знание того, что позже я смогу заставить его заплатить в десятикратном размере, удержало меня от того, чтобы сделать что-то безрассудное в данный момент.

Так было до тех пор, пока я не почувствовал его руку на своей груди.

Его чертова рука.

На моей груди.

Моя кровь физически приближается к точке кипения, когда я опускаю голову, чтобы посмотреть на его тонкие пальцы, прилипшие к груди моей белой рубашки. Мой разум отключается на несколько секунд, просто вращаясь вокруг бесконечных возможностей того, как сломать каждую кость в его теле.

Каждый из них хрустит под моим кулаком, под моим ботинком, когда я ступаю на его трахею, медленно сдавливая ее. Я хотел разорвать его на куски и использовать оставшиеся клочки как жевательные игрушки для собаки Сайласа, Самсона.

Мой рот наполнился слюной от голода по еде, которой не существовало.

Для боли. Для сломанных костей. Для криков милосердия.

— Ваши родители могут быть в правлении, Алистер, но это не делает вас неприкасаемым. Мы все подчиняемся кому-то. — Он говорит тихо, около моего уха.

Неторопливо поднимаю глаза, делаю глубокий вдох, чувствую, как мои ноздри раздуваются от проходящего через них агрессивного воздуха.

— Убери от меня руку. — Я хрюкаю, внезапно теряя в голове все оправдания, почему я не ударяю кулаком по каждой кости на его лице. Мой контроль ускользает все дальше и дальше.

— Вы собираетесь ударить учителя, мистер Колдуэлл? Это основание для исключения, независимо от вашей фамилии.

Что не так с этой семьей и испытанием моего чертового терпения? Сначала его племянница, которая различит задницу с головой, когда я закончу с ней, а затем этот чертов инструмент. Они оба, посторонние в этом месте, в том, как это работает.

Думая, что они выше бесконечной родословной.

Красные точки начинают затуманивать мое зрение, зверь, которого я не удосужился запереть, рычит в моей груди, готовый проглотить намеченную цель.