Ложь, которую мы крадем

Я смотрю на парней, и все мы на короткое время встречаемся взглядами, как будто это был чей-то последний шанс отступить перед тем, как мы начнем по-настоящему пачкать свои записи. Когда никто ничего не говорит, я снова поворачиваюсь к Говарду.

— Я не помню, чтобы мы спрашивали вашего разрешения.

Это быстрая работа после этого. Сайлас и Рук достают из сумки нейлоновую веревку, привязывая доктора к стулу. Он борется, безнадежно, но все же борется. Покачиваясь в их хватке, они обматывают его тело черной веревкой, полностью связывая его.

— Что, черт возьми, вы делаете?! — кричит он, и его лицо приобретает уродливый оттенок красного.

Рук упирается ногой ему в спину, толкая кресло на колесиках на середину комнаты. Оставаясь за столом, он начинает открывать ящики и просеивать бумаги.

Я лезу в карман куртки и вытаскиваю пару золотых кастетов. Металл холодит мою ладонь, тепло моей кожи быстро согревает их. Подойдя к Говарду, я просовываю пальцы в петли, позволяя изогнутому концу прижаться к моей ладони, крепко сжимая его в руке.

— Розмари Донахью. — говорю я, продолжая смотреть на отражающий металл на своей руке, мои инициалы выгравированы на кончиках пальцев. — Вы составили отчет о ее вскрытии, верно?

— Это конфиденциальная информация. Я не могу просто сказать вам что-то подобное. — Он спорит, борясь со своими ограничениями.

Мышцы на моей челюсти тикают дважды, когда я наклоняю голову влево, хруснув шею.

Моя рука бьет вперед, внезапно и сильно. Моя рука защищена от удара сталью, защищающей ее снаружи, но я все еще чувствую, как металл впивается в его скулу.

Через нас проходит свист воздуха, когда его голова резко поворачивается влево от удара. Из его рта вырвался стон боли вместе с малиновой жидкостью. Он разбрызгивается на пол, на его рубашку. Я, наверное, выбил зуб.

Кожа, на которую ударил, треснула, кровоточащая из неприятного пореза, который уже начинает опухать, становится обожженно-красным.

Я кладу руки по обе стороны от его стула, наклоняюсь так, чтобы мое лицо было близко к его лицу, качаю головой и цокаю языком.

— Неправильный ответ, Говард.

Что-то острое, словно электричество, пронзает мое тело, а его глаза вспыхивают от страха.

Адреналин от осознания того, что он сейчас боится за свою жизнь, заставляет мои пальцы ног подгибаться в сапогах. Я мог бы жить за счет этого. Его страх. Я мог бы питаться им, как голодная гребаная собака.

— Я спрошу еще раз, — говорю я, вставая во весь рост, — Розмари Донахью. Ее вскрытие.

— Да! Да! Я делал ее вскрытие! Почему это имеет значение?! Это была просто передозировка. — Он отчаянно кричит.

Я киваю: — Хорошо, это действительно хорошо, а теперь скажи мне, почему ты забыл упомянуть оборонительные раны на ее теле?

Шок отражается на его лице, как будто точки, почему мы здесь, наконец-то соединяются. Он знает, что мы что-то знаем. Вопрос в том, будет ли он настолько глуп, чтобы лгать нам в лицо?

С коротким покачиванием головы: — Не было. Это была просто передозировка.

Я был почти рад, что он снова солгал.

Еще один резкий, убийственно сильный удар попадает в то же место. На этот раз он действительно выплюнул зуб, может, два. Вес кастета делает мои удары еще хуже.

Этот гнев, который я всегда так быстро выпускаю, был там какое-то время, убегая каждый раз, когда я открываю глаза. Я злюсь на продавцов и водителей. Все и ничего.

И каждый раз, когда я наношу эти удары, каждый раз, когда я причиняю кому-то боль, я рисую их. Люди, которые дали мне мою фамилию, и все, кто к ней привязан.

Те, кто сделал меня всего лишь запасным.

Я меняю направление, впиваясь диким ударом в его ребра, я клянусь, что мои уши могли слышать, как они трещат внутри его груди. Сокрушительная боль в костях, которая заставляла меня чувствовать, будто я принимаю лучший наркотик на планете. Ничто не могло омрачить эту эйфорию.

— Я был там, подонок ты ебаный, — выплевываю слова, — я видел ее тело до того, как приехала полиция. Ее ногти окровавлены и грязны от царапания чего-то. В синяках, будто ее держали. Ты снова собираешься лгать мне? Обещаю, если ты это сделаешь, то пожалеешь об этом. Хочешь верь, хочешь нет, Говард, но я отношусь к тебе снисходительно по сравнению с тем, что сделал бы мой друг.

— Я не лгу, — его легкие с трудом хватают воздух, — клянусь, все мои выводы были в отчете. Вот и все! — Кровь капает изо рта на белоснежный лабораторный халат.

Интересно, когда он сегодня утром гладил свои брюки, он думал о том, чтобы потом испачкать их кровью.

Если бы он хотел быть сложным, то и мы могли бы сделать его сложным.

— Не говори, что я никогда тебя не предупреждал.

Я отворачиваюсь от него, злясь, что не могу заставить его выдать больше информации.

— Он весь твой. — бормочу я.

Дать Тэтчеру добро на то, что придумал его извращенный разум. Я не был настолько жесток, чтобы отпустить его первым. Я по крайней мере пытался дать доброму доктору шанс.