Ложь (ЛП)

— Даже отдаленно нет. — Мой смех совершенно лишен юмора. — Но здесь и сейчас мы могли бы поладить настолько, чтобы стать почти друзьями.

— Напомни мне еще раз: зачем мне это?

— Ты действительно хочешь воскресить наши отношения в какой-то форме? — я поднимаю голову. — Серьезно?

Он пожимает плечами.

— И это лучшее, на что ты способен? А ты еще удивляешься, почему я бросила тебя с такими блестящими коммуникативными навыками. Ух ты.

— Брось, Бетти…

— Знаешь, это ты втянул меня в эту историю, — говорю я, теперь уже по-настоящему раздраженная. — По сути, разговор был бы началом к достижению небольшого прощения и созданию некоторого небольшого уровня доверия между нами… при условии, что ты заинтересован в таких вещах.

Ничего от Тома.

Может быть, я ему надоем, и он сам меня убьет? В конце концов, что я знаю об этом человеке на самом деле?

— Разве не приятно, что я такая покладистая?

— Разве не приятно ехать с комфортом, а не сидеть связанной и с кляпом во рту в багажнике машины?

Какой же он полный и абсолютный придурок.

И вот тут-то я вижу это…

— Святое дерьмо. Какой-то мужик грабит заправку.

— Неужели? — Том даже не оборачивается. — Машина пуленепробиваемая. Мы в безопасности.

— Да, но у женщины за прилавком — нет. Боже, сделай что-нибудь!

Он поднимает голову.

— Бетти, мы стараемся держаться в тени. Подобные преступления случаются постоянно. Она отдаст деньги, а он не выстрелит в нее.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Что я знаю точно, так это то, что, если я войду туда и спугну его, скорее всего, кто-нибудь пострадает.

Внутри станции женщина перекладывает через прилавок наличные и пачки сигарет. Она плачет и дрожит. Грабитель запихивает всю добычу в карманы своих спортивных штанов и толстовки с капюшоном.

— О, это ужасно.

— Видишь, он уходит без единого выстрела.

— Бедная женщина. Она может потерять работу. Интересно, есть ли у нее медицинская страховка? Ведь после такого наверняка будет посттравматическое стрессовое расстройство, верно?

Тяжелый вздох исходит от мужчины на водительском сиденье рядом со мной.

— Пристегнись, — приказывает он. — Сейчас же.

Я делаю, как сказано.

Том тихо ругается. Его глаза прикованы к моим, но внезапно внедорожник рвется вперед, шины визжат, и он внезапно нажимает на тормоз.

Мы точно не сбили грабителя. Или, по крайней мере, я так не думаю, но он лежит на земле и кричит, так что, очевидно, что-то случилось.

Водительская дверь распахивается, ударяясь обо что-то с глухим стуком. Думаю, это была голова грабителя. Затем Том выходит, выхватывает пистолет из рук плохого парня и садится обратно в машину.

— Он что, умер?

— Нет, — говорит Том. — Я просто наехал ему на ногу и вырубил. Пара сломанных костей и сотрясение мозга. Дама за стойкой уже звонит в полицию. Она вернет деньги, а с ним все будет в порядке. Это будет для него поучительно.

С еще большим визгом шин мы срываемся с места. Думаю, Том хочет, чтобы между нами и заправкой было как можно больше расстояния.

— Пара сломанных костей и сотрясение мозга? — при этой мысли мой желудок начинает скручивать. — И это все?

— Да.

— Оу, — говорю я. — И все же спасибо, что ты не законченный социопат.

— Не за что. Но мы не можем спасти всех, ясно?

— Ясно.

Честно говоря, я немного ошеломлена. Он сделал что-то вроде милого поступка. Использовал свои силы во благо, а не во зло. Может быть, он не так уж далек от того в основном доброго и этически нравственного человека, каким я его считала. Только есть еще вся эта ложь и плохой секс, которые нужно учитывать. А также его готовность потратить мою жизнь на фальшивые отношения, чтобы сохранить свое прикрытие нетронутым. Так что да, не очень глубоко внутри, я все еще ненавижу его и хочу застрелить.

— Как я уже говорил, я вырос в приемной семье, — говорит он, бросая в рот мармеладку и жуя. — Большую часть времени я проводил в бегах, попадая в неприятности и выпутываясь из них. В конце концов они уставали от меня и передавали в следующий приемный дом. Никому не было дела до того, чем я занимаюсь.

Я всегда полагала, что этот аспект его происхождения объяснял его некоторую эмоциональную отсталость. Детство без любви обязательно оставит свой след. И мне ненавистно, что он был один. У моей семьи есть свои слабости, но в ней также есть привязанность. Мы заботимся друг о друге. Я попыталась передать это Тому, но он оказался удивительно устойчивым к любому обмену чувствами. По крайней мере, теперь я знаю почему. Его детство было не только отстойным, но и, вероятно, приученным обходиться без всего этого. Могу только представить, что создание связей, наличие реальных чувств к людям затрудняет исчезновение, когда работа сделана. Убивать было бы сложнее.