Ложь (ЛП)

Слава Богу. Снегопад прекратился.

— Дэниел, — позвала я, прежде чем дверь закрылась.

Он остановился и оглянулся.

— Позвони Рубио, он может прислать вертолет или еще что-нибудь.

Кадык Дэниела дернулся, он снова кивнул.

— Арания, — сказала я, когда дверь закрылась и мы остались одни. — Малышка… — По моим щекам текли слезы. — Мама здесь. Ты скоро придешь к нам. Мы любим тебя.

Мои ноги опустились на грязный ковер, я попыталась встать, но, прежде чем смогла, следующая схватка опустила меня на корточки. Я крепко вцепилась в мокрые простыни. Мои пальцы сжались в кулаки, когда я подавила крик, вместо этого застонав от боли.

Пот покрывал кожу, как клей, приклеивая ночную рубашку, я выдыхала и вдыхала снова. Тяжело дыша, я пыталась найти мысли, которые помогли бы мне пройти через это, перенести меня из грязного номера мотеля в лучшее место.

На ум приходили не воспоминания, а видения того, что должно было произойти: красивая, здоровая девочка, завернутая в розовое одеяло у меня на руках. Я представила себе мягкую золотистую корону волос, идущую вслед за мной, и хотя я любила голубые глаза Даниэла, в моем воображении у нашей дочери тоже были мои глаза, карие, как сливки в чашке кофе. Мысленно я развернула одеяло, пока взгляд Арании был прикован к моему голосу — тому самому, который она слышала, находясь внутри меня, — и пересчитала ее шевелящиеся пальцы на руках и ногах. Ее пальцы были крошечными, но длинными и тонкими, с идеальными маленькими ногтями. Верная своему имени, она держала ими крепко, как тисками.

Когда боль утихла, я упала на пол и обхватила свой затвердевший живот.

— Все будет хорошо, — сказала я вслух. — Потому что ты сильная. Ты очень живучая. Ты настоящий боец. Знаешь ли ты, — спросила я свою будущую дочь, — что паутина по плотности в пять раз прочнее стали? — Я потерла свой раздувшийся живот. — Совершенно верно, Арания, сильнее любого вещества, созданного человеком. Это то, что ты можешь сделать, на что ты способна, малышка. Все, что ты создашь, будет сильнее, чем любое другое творение.

Дверь позади меня открылась, и в комнату ворвался Дэниел, впустив прохладу. Я выглянула из-за кровати.

— Энни, едет местная пожарная команда. Они сказали, что могут доставить тебя в больницу Святого Михаила. Это не так уж далеко.

— Доктор Джейкобс? — спросила я, мои глаза наполнились слезами.

— Я ей звонил. Она сказала, что приедет, как только сможет.

Я снова закричала, боль вернулась, и с трудом поднялась на ноги, согнула колени, надавливая вниз.

— О, пожалуйста, она идет.

Они говорили, что тела разных людей по-разному реагируют на боль. Агония родов была естественным процессом, который женщины переживали веками. Дело не в том, что я не могла или не хотела, а в том, что я ничего не сделала бы для нашей дочери. Дело было в том, что, как бы ни были срочны и неизбежны роды Арании в мотеле, как только мы добрались до сельской больницы, роды продолжались и продолжались.

Дэниел кормил меня ледяной крошкой между схватками и прикладывал холодные компрессы ко лбу. Несколько минут сна придадут ему сил, чтобы выдержать следующую сильную схватку. И все же, несмотря на все это, расширение остановилось. Даже без обезболивающих прогресса не было. Я видела беспокойство в глазах медсестры.

На следующий день после полудня в маленькой больничной палате ко мне подошел доктор Миллстоун, пожилой джентльмен.

— Миссис МакКри, пора. Нам нужно принять решение.

— Какое решение?

— Я говорил с доктором Джейкобс. Она сказала мне, что, судя по весу ребенка и вашему тазу, может потребоваться кесарево сечение.

Хотя лицо доктора Миллстоуна расплылось от моих слез, ни одна из них не упала. У меня ничего не осталось.

— Я хочу это сделать. Пожалуйста, я могу продолжать.

— Можете, — сказал он, накрывая мою руку своей. — Однако за последний час жизненные показатели вашей дочери ухудшились.

— Отказали?

— Она еще не находится в состоянии критического стресса, но я чувствую, что с вашей историей, размером ребенка и тем, что я видел, регресс может наступить очень скоро. Это ради нее.

Я повернулась к Дэниелу со смешанными чувствами. Я хотела и нуждалась в его поддержке. Я хотела быть уверенной, что, какое бы решение мы ни приняли, мы оба сможем жить с ним. В моем взгляде тоже была боль, но не физическая, а эмоциональная. Я не хотела винить его за эту ситуацию, но я сделала это. Именно он поставил жадность выше своей семьи, запустив в нашу жизнь опасную цепную реакцию. Именно он привез меня в никуда, в больницу без отделения интенсивной терапии новорожденных, и таким образом изолировал от доктора Джейкобс.

— Могу я поговорить с доктором Джейкобс? — спросила я.

— Конечно, — сказал доктор Миллстоун. — Мы свяжем вас по телефону.

Через несколько минут я услышала ее голос в телефонной трубке.

— Аннабель, скажи мне, как ты себя чувствуешь.

— Боюсь, — честно ответила я. — Я боюсь за Аранию и… — я не хотела показаться эгоисткой, но это была правда. — …и за себя тоже.