Ложь Моего Монстра

Можно ли отправить этих двоих в отпуск на следующие два года?

Точнее, на десять лет.

— Мы должны вернуться в дом, чтобы ты мог подготовиться к сегодняшней вечеринке, — она говорит своим спокойным мужским голосом.

Ее волосы снова отросли и доходят до ушей. Как будто она делает это специально, чтобы снова почувствовать себя женщиной, но когда она начинает выглядеть слишком женственно, она отрезает их.

— Всем, кроме Липовского, выйти.

Юрий и Максим кивают и выходят. Виктор, однако, сужает глаза, прежде чем сделать то же самое.

Как только за ними закрывается дверь, Саша вздыхает.

— Тебе действительно нужно прекратить это делать, иначе они заподозрят, что что-то происходит.

— Мне плевать, что они подумают, — я постукиваю пальцем по столу передо мной. — Иди сюда.

Она вздыхает и защелкивает замок, прежде чем двинуться в мою сторону. С тех пор, как Рай поймала нас, она старается не рисковать.

Как только она оказывается в пределах досягаемости, я беру ее за запястье и тяну так, чтобы она оказалась между моих бедер, а ее спина прижалась к моему столу.

Ее руки инстинктивно ложатся на мои плечи, и она глубоко вдыхает. Мне нравится, как ее шея приобретает легкий оттенок красного, когда она смущена или возбуждена. Сейчас я ставлю на второе.

Я начинаю медленно снимать с нее брюки, и она прижимается ко мне сильнее. Я дразню ее, и она ненавидит это так же сильно, как и любит.

Я скольжу рукой по внутренней стороне ее бедра и останавливаюсь прямо над ее ядром, шепча:

— Кроме того, Виктор уже подозревает тебя.

Ее лицо меняется, и она напрягается.

— Ч-что?

— Он сказал мне, что ты странно смотришь на меня, и поскольку он знает, что ты гей, он думает, что я тебе нравлюсь.

— Подожди. Откуда он взял, что я гей?

— Я сказал ему об этом больше года назад, когда он предупредил меня, что ты можешь представлять угрозу для Карины.

— Ты сказал ему, что я гей?

— Я сказал ему, что тебя привлекают мужчины, и это правда. Остальное он додумал сам.

Освободив ее от брюк и трусов, я приподнимаю ее так, чтобы она расположилась на столе, затем закидываю ее ноги себе на плечи.

— Кирилл! Как ты можешь думать о сексе, когда у нас такая ситуация?

— Ничего страшного.

— Но...

— Он Виктор. Так что когда я говорю, что это ерунда, я имею в виду это, — я шлепаю ее по внутренней стороне бедра, когда она начинает извиваться. — А теперь не двигайся, чтобы я мог поужинать.

Все ее тело напрягается, но вскоре расслабляется, когда я провожу пальцами по ее складочкам и клитору.

— Такая мокрая и готовая для меня, solnyshko. Твоя киска знает, как приветствовать меня дома.

И тут я погружаюсь в нее. Я трахаю ее языком быстро и сильно, как она любит.

Ее стоны эхом отдаются в воздухе, и она зажимает рот одной рукой, а другой опирается на стол. Я время от времени останавливаюсь, чтобы посмотреть вверх и увидеть неземной вид ее запрокинутой головы в центре разрушенного карточного домика, ноги дрожат, губы раздвинуты.

Символизм картины не ускользает от меня. Саша — это разрушение моего карточного домика, и я ничего не могу сделать, чтобы изменить это.

Ни на йоту.

Даже близко.

И, возможно, я наконец-то смирился с этим.

Я впиваюсь пальцами в ее бедра, чтобы удержать на месте, когда я прикусываю тату «Лучика» прямо над ее лобком, добавляя еще один след к синякам и засосам, которые я оставил там с тех пор, как она сделала татуировку.

Мне никогда не нравился мой день рождения. Он всегда напоминал мне о том, как Юля пыталась убить меня, и о черных платьях, которые она надевает в этот день, как будто она оплакивает факт моего рождения.

Но это было до того, как эта чертова женщина отпраздновала его со мной.

Ее пальцы вцепились в мои волосы, когда ее киска сжалась под моим языком, а затем она кончила мне на лицо.

Блять.

Она — лучшее, что я когда-либо пробовал.

Я отстраняюсь, и она задыхается, когда я вновь покусываю ее татуировку, но ее лицо — шедевр неоспоримой похоти.

Мой собственный шедевр.

Она опирается на обе руки, ее рубашка смята, а ноги все еще дрожат от оргазма. Однако она следит за каждым моим движением, когда я позволяю ее ногам упасть, затем встаю и расстегиваю брюки.

Она сглатывает, когда я сжимаю в кулаке ремень и провожу металлическим концом между ее бедер, по животу, а затем обвиваю его вокруг ее горла.

Я дважды поглаживаю свой уже твердый член, и ее губы раздвигаются, похоть и желание светятся в ее зеленых глазах.

Это не первый раз, когда она так делает. Саша любит, когда я трогаю себя. Я мог бы начать делать это регулярно, только чтобы вызвать этот взгляд.

— Ты собираешься принять мой член как очень хорошая девочка, не так ли?

Она кивает, ее грудь поднимается и опускается в бешеном ритме. Я раздвигаю ее ноги, впиваясь пальцами в чувствительную плоть ее бедер, а затем вхожу в нее одним движением.

Саша стонет:

— О, черт.

— Ты вновь встречаешь меня дома, solnyshko. Вот так. Ты так хорошо принимаешь мой член.

Ее лицо окрашивается в красный цвет, хотя я не сильно натягиваю ремень.

— Еще, — хнычет она. — Еще, Кирилл.

— Не Кирилл. Скажи мое другое имя.