Ложь от первого лица

Когда нормальный человек, нормальная женщина замышляет убийство, ее первые мысли естественным образом обращаются к искусству и фантазии. Один раз мне пришло в голову присоединиться к Рахели и Менахему в ресторане на Керен а-Йесод и отравить его там. Я ясно увидела, как капсула цианида лопается между зубами. Интересно, существуют ли еще такие капсулы, и где мне достать одну такую? Чем хорош цианид — одной его капсулы достаточно. Мне припомнилась фраза о цианиде, что он обладает «ярко выраженным запахом горького миндаля». Значит, из его открытого рта поднимется ярко выраженный запах горького миндаля. Не дай бог, если кто-нибудь не узнает этот запах и попытается сделать ему искусственное дыхание. Цианид убивает моментально. Но я не хотела убивать его быстро, и не хотела, чтобы Рахель и Менахем видели его судороги. И я также боялась попыток реанимации со стороны какого-нибудь парамедика за соседним столом, торопящегося вдохнуть воздух в рот, полный паров цианида.

Мне было важно защитить Рахель и Менахема; я волновалась за молодого парамедика, сидящего с девушкой на долгожданном свидании.

Тогда я стала думать о других веществах, таких, которые действуют медленно: золотая пыль, медь, свинец, который, по мнению некоторых ученых, уничтожил Римскую империю. Я читала, что римляне верили, будто медь защищает организм от последствий отравления свинцом. А вдруг воду в ресторане подают в медных кувшинах? Может ли медь нейтрализовать влияние свинца?

Дигоксин, лекарство для сердечников, убивающее здоровых людей, был гораздо более надежным вариантом, а также и легкодоступным. Было бы достаточно легко найти врача, который бы назначил дигоксин, не задумываясь.

Вот таким фантазиям я предавалась, но не буду себя за это винить. Мне не дали послужить в армии, я никогда не держала в руках оружие, и почти всё, что я знала об убийстве, я узнала из произведений искусства.

*

В течение многих лет на крыше здания Еврейского агентства «Сохнут» на улице Кинг-Джордж бросалась в глаза надпись: «Что делать? Делать!» Во время Седера, когда мы уже ели десерт, я вдруг вспомнила этот лозунг, и его слова заглушили суматоху моих мыслей: что делать? Делать! Кажется, я даже хихикнула, потому что наблюдатель внутри меня подумал, что никогда нельзя знать, что поможет успокоить душу: стихотворение, философское высказывание или глупый лозунг на крыше «Сохнута».

Пасхальный Седер закончился. Гости благодарили и прощались. Две пары, дети которых были за границей, по очереди расцеловались с хозяйкой. Стажер сказал, что отвезет племянницу в гостиницу, в которой остановилась ее группа. Три пары сели в три машины и поехали в три разные стороны.

В тот вечер не произошло никакого поворота сюжета. И никакой тайны не было раскрыто. Единственное изменение состояло в том, что, сидя за столом вместе со всем Домом Израиля и Первым лицом, я вернулась к реальности и опять могла отличать план от фантазии: времени мало, и мне нужен план.

Глава 6

Отяжелевший от вина и обильной снеди Одед отправился прямиком в кровать. Если он и заметил мою молчаливость еще в тот вечер, то, вероятно, приписал ее физическому состоянию, похожему на его собственное. Муж заснул, время близилось к полуночи, и я приступила к пасхальной уборке.

С того дня, как мы с Одедом стали жить вместе, я сделалась очень домовитой женщиной — обитательница берлог исчезла без следа. Даже, когда мы уже могли позволить себе нанять домработницу, я отказалась доверить чужому человеку заботу о чистоте, как делало большинство наших друзей, мне доставляла немодное удовольствие уборка нашей территории.

Дом содержался в чистоте и порядке, что слегка облегчало мою задачу очистить его к Песаху. Были раскрыты шкафы. Папки сложены на столе. Бумаги собраны в мешок для мусора. Старая кухонная утварь отправилась во второй мешок. Третий заполнила изношенная обувь. Есть что-то навевающее грусть в старой обуви, и, завязывая мешок, я подумала, что даже грусти стоптанных туфель я не оставлю после себя. До официального выхода на сцену Первого лица оставалось тринадцать дней, и я была полна решимости оставить после себя чистое пространство: это самое малое, что я могла сделать для тех, кто был моим Раем.

Я собиралась покончить с нелюдем, и, хотя еще не решила, как это сделаю, ясно было одно: сколько бы я ни думала, какие бы планы не строила, шансы на то, что смогу убежать и меня не поймают, невелики. У меня не было сил думать, что случится потом. Я полагала, что меня посадят в тюрьму. Полагала, что будут допрашивать, а я буду молчать. Ну о чем можно разговаривать с миром, в котором существует бог, ожидающий прощения от жертвы изнасилования, о чем можно говорить с теми, кто триста и одну тысячу раз дублирует Первое лицо, возит его из страны в страну, предоставляет ему жизнь, работу и публику и подносит пирожное с кремом?