Ложь путеводных звёзд (СИ)

Только вот были у человечества когда-то боги из своих рядов. Уж идаволльцы-то должны были помнить, к чему это приводит.

Но вместо этого народ славил великую богиню Ильмадику. Скандировал ее имя, мечтал о ее благосклонности. Только титул «Владычица» предпочитали не поминать.

Как будто если назвать волка собакой, то он не загрызет.

Добравшись до торговой площади, Роган смешался с толпой. Обычное, простолюдинское одеяние выручало его, — тем более что Йоргис со своими людьми вынужден был не просто продираться через толпу к видимой цели, а проверять каждого, кто носит капюшон или иной головной убор.

Таких набиралось много.

Выбравшись с другой стороны площади, Роган скрылся в переулке. Он знал, куда идти дальше: маршрут отступления у него был заготовлен давно. Столица кишмя кишела схронами, укрытиями и конспиративными квартирами, о которых знал (или догадывался) Фирс и о которых совершенно неоткуда было знать Йоргису. В этом проблема смены опытного человека на новичка.

Добравшись до одного из укрытий, Роган мог начать подпольную деятельность. У него были союзники — и при дворе, и на улицах, и в провинциях. Союзники, с которыми он мог, даже будучи вне закона, принести пользу своей стране.

Жаль только, что Иоланту спасти не выйдет. Не теперь. Если бы не этот арест, посол еще мог бы на что-то надеяться, но теперь…

Теперь чародейка обречена.

Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, чем замена старых порядков новыми.

Эту цитату из творчества философа Макиавелли, жившего на территории нынешнего Архипелага, когда тот еще был полуостровом, Килиан помнил еще с Университета. В целом, он был с ней согласен. Общество инертно. Оно стремится к сытой стабильности и безжалостно к тем, кто пытается привести его к движению и изменениям. Как электрическая машина с плохой изоляцией, бьющая током того, кто пытается ею управлять.

И все же, бастард не сомневался в том, что именно это — его судьба. Его и немногих других таких же, как он: с одной стороны, познавших несправедливость существующего порядка, с другой — достаточно умных и образованных, чтобы их представления о новых порядках не ограничивались примитивизмом вроде «перебить аристократов и разделить их имущество среди простонародья».

Он мечтал об обществе, где каждого будут ценить по его талантам и уму. Более того, он мечтал собственноручно построить такое общество. И самое главное, Владычица Ильмадика одобряла и разделяла его мечту, — что приводило молодого мага в состояние, близкое к эйфории.

Когда адепты Ильмадики вошли в город, их приветствовали цветами и салютами. Килиан знал, что это не его заслуга: дорогой братец заранее позаботился об этом. Но все равно приятно было.

А затем пришло время браться за дела, ибо их накопилось много. Смена порядков в стране отчасти напоминала колдовство: как любое заклинание сводилось к контролю за множеством элементарных частиц, — молекул, атомов и даже электронов, — так и смена порядков состояла из множества дел, мелких самих по себе, но создающих угнетающее впечатление в совокупности.

Первым и самым важным делом был разговор с мэтром Алоизом Бартоном — нынешним главой Университета свободных наук. Ученые были одновременно главной ставкой Килиана и главной угрозой его планам. Если с Бартоном не удастся договорится, совет правления Университета придется капитально перетряхивать. Килиану не хотелось этого: несмотря на серьезные идеологические разногласия, он уважал большую часть членов совета. Да и никогда еще попытки подчинить науку идеологии не доводили до добра: стремление к знанию не терпит догм.

— Здравствуй, Килиан, — поздоровался собеседник, — Меньше всего я ожидал, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах. Или мне следует обращаться к тебе «господин барон»?

Встреча проходила в герцогском дворце. Собственного кабинета «придворному псионику» до сих пор не выделили, но Килиан, с позволения брата, приспособил для беседы одну из малых трапезных.

Сам Алоиз Бартон был невысоким, плотным стариком с манерами доброго дедушки. Окладистая белая борода скрывала герб на его лиловом табарде, а четырехугольный темно-коричневый берет — блистающую лысину. В руках глава Университета вертел трость, в которой, как знал Килиан, скрывалось лезвие стилета.

— Бросьте, мэтр Бартон, — почтительно поклонился в ответ юноша, — Для меня вы всегда останетесь Учителем. Едва ли я когда-нибудь смогу спокойно слышать титулование из ваших уст.

— И все же, — усмехнулся Учитель, довольный таким ответом, — Меня доставили во дворец, пред твои светлые очи, по твоему приказу. Ты высоко взлетел, Килиан. Придворный псионик?

В ответ юноша развел руками.

— Прошу прощения, что я держал в тайне свои исследования. На тот момент Идаволл находился под влиянием Инквизиции, и я серьезно опасался, что если раскрою их, они надавят на совет. Тогда плохо было бы всем.

— И тебе в первую очередь, — подтвердил Бартон, — Но дело ведь не только в исследованиях.

Чародей молчал. Они вступали на хрупкий мост, где любой шаг мог стать роковым.