Килиан уже знал, что у всех адептов в боевой трансформации значительно усилена выработка тестостерона. Это влияло и на физические возможности, и на характер… и на то, как инстинктивно воспринимались адепты для тех, кто не знал об этой особенности. Для мужчин — как более авторитетные, «альфы». Для женщин — как более перспективные самцы. Как более привлекательные.
А это значило, что отныне любой интерес женщины к нему будет лишь плодом волшебного искусства Владычицы. Боевая трансформация влияла на это даже сильнее, чем деньги и титул, которые Килиан получил от короля.
Ложь, ложь, сплошная ложь. Он мог бы воспользоваться этим свойством, чтобы иметь успех у женщин, но с тем же успехом можно было пользоваться для этого и промыванием мозгов.
Даже Лана — и та уже сталкивалась с его боевой трансформацией, хоть, очевидно, статус врага в войне и гнев за порабощение перевешивали.
А это означало забавный парадокс. Барона Реммена женщины любили куда больше, чем странствующего ученого Килиана. Но при этом он четко знал, что на самом деле его-настоящего… не любят. Это все обман. Шанс на настоящую любовь он утратил навсегда.
За одним-единственным исключением. Разумеется, Владычица была надежно защищена от собственных чар. Она — единственная — любила его по-настоящему. Он нуждался в этой любви, но с каждой своей ошибкой все больше лишался права на нее.
Приближая момент, когда останется один в пустоте.
От этой мысли болезненно заломило все кости. Вскрик Селесты, плечо которой он сжал слишком сильно, вернул чародея в реальность. Не время ныть. Нужно действовать по плану.
Не подвести её на этот раз.
Ворота замка отворились, и навстречу людям короля выехала кавалькада всадников. Действительно ли граф уложился в двадцать человек свиты, Килиан считать не стал. Не имеет значения. Если он ошибся в расчетах, то человеком больше, человеком меньше…
Оставив Маврона и его людей позади, чародей двинулся навстречу. Не доезжая нескольких метров, он спешился и помог спешиться леди Селесте. После чего бросил взгляд из-под раскрытого забрала на своего противника.
Граф Карстмеер был чуть ниже его. Аристократическое, волевое лицо, изборожденное множеством морщин. Бороду он брил, а длинные волосы носил собранными в хвост, как и сам Килиан. Волосы эти были совершенно седыми, но могучая фигура не выдавала и тени старческой дряхлости. По крайней мере, с такой легкостью и непринужденностью носить рыцарские латы было не дано и многим из молодых. Граф держался спокойно, но барабанившие по рукояти легкого одноручного меча пальцы выдавали нервозность.
В принципе, вполне понятную, учитывая ситуацию.
— Мои приветствия, граф Карстмеер, — изящный поклон ученый репетировал по учебнику придворного этикета. В общем-то, он сознавал, что это весьма распространенная ошибка тех дворян, кто получил свой титул за заслуги, а не по крови.
— Приветствую… барон Реммен, — легкая пауза четко выражала отношение графа, но до примитивного хамства он не опустился. Или просто не желал рисковать жизнью дочери?
— Как должен был передать вам мой человек, я здесь, чтобы обсудить условия передачи вашей дочери. Итак…
Килиан еле заметно направил девушку навстречу отцу и отпустил ее руку.
— …никаких условий.
Люди графа в замешательстве наблюдали, как псионик расстается с главным своим козырем. Наблюдал и граф, но он выдать своих эмоций себе не позволил.
Почему-то от такого поведения у Килиана заныло в груди.
— Признаюсь, вы удивили меня, барон, — заметил Карстмеер, — Вам известно, какие слухи ходят о вашей персоне?
— Слухи всегда ходят, — дернул плечом ученый, — Но лишь дела показывают, кто чего стоит на самом деле.
— Согласен, — кивнул граф, — И что же, по-вашему, показывают мои дела?
Это был очень хитрый вопрос. Стоило дать на него любой ответ, который можно интерпретировать как «вы мятежник», и миссию можно было считать проваленной. Но и отрицать объективные факты — это тоже проигрышная стратегия.
— Что вы сомневаетесь, милорд.
— Сомневаюсь в чем?..
Да, это был верный ход. Разговор повернулся именно в то русло, на которое Килиан рассчитывал.
— В правильности своего выбора. Вы решили, что Герцог Амброус не имел права объявлять себя королем, а Ильмадика — не Бог.
— Потому что это правда, — подтвердил Карстмеер, — Бог не здесь, среди нас. Бог там, на Небе. Остальное — ересь и святотатство.
Килиан поморщился:
— Милорд, я никогда не был большим специалистом в богословии, — заметил он, — Но даже я знаю, что Бог вездесущ, всемогущ и всеведущ. Он повсюду: и на Небе, и среди нас, и даже в нас самих.
— Вы играете словами, — ответил граф, — Да, Бог повсюду, но это не дает вам права объявлять им какую-то девку.
Ученый бросил на него гневный взгляд.
— Я попрошу вас воздержаться от подобных оскорблений, милорд. Помимо того, что оскорблять женщину за глаза недостойно безотносительно ее божественности, как верный слуга Госпожи, я обязан заступиться за ее честь, в том числе и с оружием в руках.
Карстмеер развел руками.
— Туше. Признаю определенную справедливость ваших слов. И тем не менее, вы не убедили меня.